Анатолий Агарышев - Гамаль Абдель Насер Страница 28

Насеру идея показалась хорошей, однако «недостаточно тонкой». Вместо этой скульптуры он решил соорудить «что-нибудь без явного намека, но достаточно большое, заметное, дорогое и прочное…» и передал деньги на строительство радиотрансляционной башни. «Пусть наша разведка бдительно следит за деятельностью США», — добавил он.

«Так была построена „Каирская башня“, которую мы, американцы, каждое утро видим перед собой через Нил, садясь завтракать на балконе отеля „Хилтон“», — писал Коупленд.

Насер считал эту башню «монументом, напоминающим ЦРУ о провале его планов в Египте».

В период подготовки и осуществления революции у «свободных офицеров» не хватило времени развить свои политические взгляды до четкого представления о том, какое общество они хотят построить. Некоторые из них симпатизировали «братьям-мусульманам», другие марксистам, большинство же офицеров, в том числе сам Насер, считали себя «националистами».

Английский биограф Насера Мэнсфильд утверждает, что инициатор переворота руководствовался «не политической идеологией или философией, а лишь страстным национализмом, основанным на увлеченном изучении истории». Опыт развивающихся стран, однако, показывает, что честные и истинные патриоты, исповедующие националистические взгляды, рано или поздно приходят к пониманию необходимости определить свое отношение к трудящимся классам и прояснить свои идеологические позиции.

Насеру пришлось жить и работать в особых условиях. Египетское общество, отличавшееся тогда неуверенностью в собственных силах, которую привили египтянам колонизаторы, не могло представить, что страна способна обойтись без иностранцев. Насер же с юных лет был убежден, что египтяне обладают всеми качествами для того, чтобы успешно управлять своей страной. Уже одно это выделяло его среди десятков и сотен других соотечественников, смирившихся со своим положением, подавивших в своей душе чувство национального достоинства.

В то же время Насер прекрасно понимал, как трудно египтянам стать на путь национального возрождения.

«Угнетение, несправедливость и разруха были обычным явлением в Египте на протяжении долгих столетий… — писал он в „Философии революции“. — Моральный гнет, порожденный колониализмом, в значительной степени объясняет определенные моменты нашей политической жизни. Вот почему, как мне кажется, многие египтяне являются простыми наблюдателями развития революции, ожидающими результатов борьбы, в которой они не принимают участия. Большинство из нас до сих пор не способно избавиться от унаследованного чувства, будто страна не принадлежит нам, будто мы только временные гости».

Насер не скрывает своего горького разочарования, когда говорит о том, как встретил египетский народ революцию 1952 года. «Я думал, — писал он, — вся нация ожидала накануне революции 23 июля первого проблеска света, чтобы поспешить сомкнутыми рядами к великой цели. Я верил даже, что наша роль заключается в том, чтобы дать сигнал, и что стоит нам продержаться несколько часов, как массы сами придут к нам… Но действительность была совершенно иной. То, что произошло после 23 июля, было разочаровывающим. Свет вспыхнул, авангард штурмовал крепость тирании и сверг Фарука. Мы ждали священного марша и сомкнутых рядов. Долго ждали… Массы пришли, но как отличалось это от того, что рисовало воображение. Они были разобщены и хаотичны».

Революционеров, тех, кто сам ждал от народа помощи, люди «забросали петициями и жалобами». «Они, — пишет Насер, — желали не справедливости, а мести. Если бы в те дни меня спросили, чего я хочу более всего, я бы ответил — услышать египтянина, который употребил свои таланты на что-нибудь иное, кроме клеветы на другого египтянина».

«Свободные офицеры» были выходцами из различных социальных слоев. Каждый из них отстаивал в Совете руководства революцией представления и понятия своего класса, слоя, группы.

Но можно, по-видимому, говорить о том, что революция в целом испытала на себе влияние социалистических идей. Это, в частности, отмечает в одной из своих работ и Халид Мохиеддин. «Я не имею в виду только влияние, под которое подпали члены группы „свободных офицеров“ и ряд их руководителей, хотя это и заслуживает внимания, — писал он. — Я имею в виду все движение, оказавшееся под влиянием социалистических идей, что нашло отражение в мыслях, программах и публикациях его участников как до революции, так и после нее».

В одном из первых послереволюционных манифестов говорилось о необходимости издания законов, обеспечивающих подъем жизненного уровня народа, высказывались требования ограничить частную земельную собственность и отменить косвенные налоги, от которых прежде всего страдали неимущие. И в этом сказалось известное влияние марксистов. Сам Насер рассказывал однажды послу СССР С. А. Виноградову, что, будучи еще школьником, он начал посещать один из марксистских кружков Каира. Однако руководители кружка не обратили особенного внимания на любознательного, задававшего много вопросов юношу. Насер считал, что люди, с которыми он общался в этих кружках, были в основном далекими от реальной жизни «книжниками». Им плохо удавалось увязывать теорию с конкретными египетскими условиями.

Существование многих группировок марксистов усложняло их работу: в 1952 году, когда произошла революция, в стране не было единой коммунистической партии.

На одном из первых же заседаний Совета руководства революцией Халид Мохиеддин внес предложение о привлечении экспертов для разработки плана политических и экономических преобразований в Египте. Насер его поддержал. Марксисту Ахмеду Фуаду поручили составить список лиц, способных решить эти задачи. Это были преподаватели университета и юристы, врачи и инженеры, многие из которых тоже марксисты. Они с жаром принялись за работу.

Каждый вечер они собирались в здании Совета руководства революцией вместе с его членами, среди которых почти всегда был сам Насер. Начиналась оживленная дискуссия. Некоторые настаивали на проведении самых решительных мер по ограничению частной собственности, другие видели выход из положения лишь в создании рентабельных предприятий. Споры иногда затягивались до трех-четырех часов ночи, а утром каждый шел на работу.

Эти люди, придерживавшиеся прогрессивных взглядов и участвовавшие в разработке первых послереволюционных планов, сыграли весьма важную роль в жизни Насера. Хотя он так и не стал марксистом, знакомство с произведениями Маркса, Энгельса и Ленина не прошло для него бесследно. Даже через несколько лет, когда Халид Мохиеддин жил в Швейцарии, Гамаль просил его выслать марксистскую литературу по ряду экономических вопросов. В кабинете Насера до сих пор бережно хранятся все переведенные на арабский и английский языки работы классиков марксизма-ленинизма с его пометками.