Василий Ершов - Лётные дневники. Часть 4 Страница 28

У Ил-62 были те же заботы о грозах, да еще, впридачу, идя из Москвы, он, видимо, пережег топливо и полез вверх, где расход поменьше.

Интервал сокращался; пришлось нырять на 10600, матеря себя за неосмотрительность: время потеряно, и нам предстояло за 40 минут, извернувшись между гроз, обогнать его низом или хотя бы просто догнать, чтобы уж наверняка нас снижали первыми. Владик давал уже 1500 и нижний край 100 м.

Внизу дул встречный ветерок 120 км/час, и мы, выжав из машины предельное М=0,88, еле-еле догоняли лайнер. Ил-62 висел над нами и удивлялся, что мы не хотим уйти вперед; а мы не могли.

Диспетчер Владика начал гомеопатическими мерами оттягивать его назад, а нас заставил чуть подрезать на повороте, но шерсть, как известно, кое-чему не защита; у москвича пробил час снижения, а нам было еще не к спеху, но пришлось за 200 км начать освобождать ему эшелоны. Снижались на газу, выжимая предельную приборную скорость 600 и ожидая, что вот-вот рявкнет сирена. Владивосток дал нижний край 90 м.

Только окунувшись вслед за нами во встречную струю, москвичи стали катастрофически отставать: 10, 20, 30 км, – а мы мчались к полосе и молили бога, чтобы не закрылось, пока не сядем. Москвичи неслись вслед за нами, моля о том же.

Полоса была покрыта слоем воды до 5 мм, погода близка к минимуму, и я забрал управление. На 120 м фары уперлись в туман, но мы этого ожидали и выключили носовые. С 90 м я заметил огни подхода; глиссада гуляла, менялся ветер, но в целом без особого труда я вышел на торец чуть выше и жал машину вниз с чуть большей вертикальной. Леша дважды предупредил о крутом снижении, и я с 20 м начал уменьшать угол; расстояние до бетона размазывалось в бликах и дымке, крыльевые фары не помогали, но Витя четко читал высоту по РВ-5, и я, заранее выровняв на пяти метрах, с его помощью подкрался к полосе, плавно убрал газ и мягко сел.

Старт спросил нижний край, мы дали 90 м, хотя, честно, было 70, а минимум там – 80. Пусть люди зайдут и сядут за нами. И они сели, и порт закрылся: туман 500.

Если бы мы взлетели из Читы на те пять несчастных минут позже, то догнали бы Ил-62 как раз перед снижением, отстать бы не сумели, пришлось бы выходить на привод и крутить длиннющий чемодан, – и ушли бы на Хабаровск.

Как ни странно, во Владике не жарко, комаров нет; мы полдня загорали на речушке в лесу, потом полдня спали и, как уже проверено, за 3 часа до подъема проснулись. Я нашел укромный уголок и пишу.

Плохо, что у нас на всю страну один Аэрофлот. Монополия, что хочу, то и ворочу. Было бы две конкурирующих фирмы – а такой курс, кстати, перестройка приветствует, – вот тогда бы повертелись. Ведь во всем мире так. А то наши предприятия разбрасываются. У нас в отряде: Ил-62, Ил-76, Ту-154, Ан-26, Як-40, Л-410, Ан-2, Ми-8, Ми-2.

Нет, надо изучать и применять лучшее из зарубежного опыта. А мы, пилоты, даже не знаем тактико-технических данных зарубежных самолетов. Стыдно, наверное, публиковать, сравнивать.

Вообще, за два последних года, при Горбачеве, я многое узнал и на многое взглянул другими глазами. Хваленое, почивающее на лаврах государство развитого социализма оказалось колоссом на глиняных ногах. Экономика – на грани кризиса – это у нас-то! Нижайшая производительность, самообман. Ну, о наших пороках, которые социализму не свойственны – нет, мол, социальных условий, – их-то предостаточно… Что там говорить.

Когда немец сел в Москве, а ПВО прохлопало ушами, Горбачев с высокой трибуны пытался уверить в том, что ни у кого не должно быть ни малейшего сомнения в нашей обороноспособности. Вот тут мне за него стало стыдно. Молчал бы уж.

Лет восемь назад важивали мы самолетом в Воздвиженку новобранцев, как это стало модно в последние годы: в теплушках дешево, но несовременно, а на лайнерах в самый раз – денег министерство обороны не считает.

И вот приземлились мы в чистом поле на боевой аэродром. Зарулили на стоянку. Три подозрительного вида личности в драных, грязных, неопределенного цвета комбезах, руками подкатили битый-правленый трап, чуть не побив нам при этом крыло; бортинженер матюками успел их остановить. Рядом прохаживался, куря, часовой с автоматом за спиной, в расстегнутом до пупа комбинезоне и гражданских запыленных туфлях.

Если еще учесть, что сопровождающим с солдатиками летел у нас в кабине временно списанный по здоровью штурман-старлей с забинтованной рукой, что только с его лоцманской помощью мы визуально вышли на точку, потому что радиосредства нам не удосужились включить, и что в эфире толкали друг дружку языками какие-то «Нарвик», «Щедрый» и «Марципан», намертво заблокировав нам связь, – этот часовой был уж последним мазком, завершающим цельность картины.

По традиции посетив расположенный на территории продовольственный ларек и убедившись, что в нем, как и везде, пусто, мы быстренько заправились, запустились (слава богу, хоть заправка и старт работали) и взлетели в чуждое пространство, где нас никто не ждал. Продирались в эфире сквозь гвалт Нарвиков и Марципанов, отрабатывали по команде со Щедрыми и Добрыми, но так и не добились от них ответа; выскочили, наконец, на трассу, и только установив связь с родным аэрофлотовским Владивостоком, почувствовали себя в относительной безопасности и полезли вверх с одним желанием, выраженным словами командира: «Уё…вать отсюда скорее, пока не убили!»

И я подумал: а не дай бог, война? Да никто и не поймет ничего толком. А ведь это – Госграница! Ну, защитнички…

Я свято, твердо уверен: в тот момент, в то время, – они бы не защитили. А вот – чтоб подметено было! Да только часовой этот… с сигаркой…

Разговаривая с бывшими красноармейцами, и сейчас убеждаюсь: происшествие с немцем – закономерность, а не случай.

Да и понятно: с чего бы в запущенном экономически и распущенном морально государстве быть железной, дисциплинированной армии. Нет, закон един для всех. Плохо везде.

Но жить надо. Партия как-то шевелится, по крайней мере, в верхах. Низы ожидают перемен, когда же верха начнут с себя и дадут пинка.

А я стараюсь честно работать, но не потому, что – партия, а из уважения к себе и из любви к делу. В конце концов, я эту партию кормлю, как вот в «Плахе» герой говорит парторгу: «Я же тебя кормлю, а не ты меня».

7.07. Обратно летел Леша. Я слишком много в последнее время отбирал у него штурвал, и надо было восстановить справедливость. Поэтому в Чите, против обыкновения, садился второй пилот – явление в Чите редкостное.

Надо отдать должное: старый волчара землю нюхает лучше меня, и лучше многих. Сел он для гарантии на газочке, как и положено в Чите; но как сел! Ах, как он сел!

Да. Если оглянуться на наши летные судьбы, на их пути, переплетения и изгибы, то вырисовывается некий образ реки. Как в пустыне: течет, вьется, теряет воду то на поля, то на испарение, а то и вовсе уходит в песок, – но самая струя все же доходит до моря.