Пушкин и финансы - Коллектив авторов Страница 29

Известно, что многие из декабристов и близких к ним современников стремились облегчить участь своих крестьян, давали некоторым вольную, освобождали дворовых. Пушкин по отдельной записи, данной ему отцом, права на такие действия не имел. По его просьбе была отпущена матерью на волю лишь михайловская крепостная Ольга Ключарева (Калашникова), которая своей любовью скрашивала ему годы ссылки. С кистеневскими крестьянами автор «Вольности» поступил в соответствии с господствующей нормой поведения дворянина. Отстранение от нее было возможно только на психологическом уровне, как это большей частью и было в дворянской среде: передовые люди того времени могли презирать ценности, нравы, отношения своей среды, но не могли порвать с ней. Контакты помещика с крестьянами имели стереотипный характер, поэтому изменения реакций на крепостное состояние были в то время достаточно редкими. От дискомфорта в осознании себя душевладельцем дворянин был защищен вековой традицией использования крепостного труда и идеей ответственности господствующего класса за крестьян. В этих настроениях скрывалась одна из линий, делавшая для Пушкина возможным сочувственное приятие деятельности Николая I, который хотел дать империи политический порядок, сохранив – на время – рабство.

Денежная ссуда под залог Кистенева быстро разошлась, и впоследствии кистеневские доходы шли на покрытие выплат в Опекунский совет. Состояли они из двух ежегодных статей – по основному капиталу и по процентам (плюс еще проценты из-за задержки с ежегодными выплатами). Знание этой стороны жизни Российской империи отразилась в набросках Пушкина по поводу книги М. Ф. Орлова «О государственном кредите» (1833), в которых он писал о «возвращении капитала» и «умножении оного, посредством процента»[361].

III. Несостоявшийся «перезалог» Кистенева (1832–1833 гг.)

Деньги, полученные Пушкиным в Опекунском совете в феврале 1831 г., быстро растаяли. В 1832 г. у него появилась идея получить за Кистенево добавочные деньги – по 50 рублей за крепостного, т. е. 10 тыс. руб. за 200 душ. История с «перезалогом» Кистенева по делу Нижегородской гражданской палаты освещена в анонимной заметке «Вновь найденный автограф Пушкина» и затем в книге Щеголева[362], однако ряд важных аспектов не был в них отражен.

30 сентября 1832 г. Пушкин выдал Калашникову верющее письмо на получение свидетельства Нижегородской палаты гражданского суда о благонадежности Кистенева для выдачи новой ссуды в Опекунском совете[363]. Калашников должен был передать свидетельство П. В. Нащокину, которому поэт поручил закончить дело по «перезалогу» Кистенева в Московском опекунском совете. По поводу этих планов Пушкин писал жене из Москвы 25 сентября 1832 г.: «Дела мои принимают вид хороший. <…> если через неделю не кончу, то оставлю все на попечение Нащокину»[364]. В конце сентября 1832 г. Пушкин написал еще одно верющее письмо, поручив в нем Нащокину дать в Опекунский совет «о займе надбавочных денег объявление», а затем «оные принять»[365]. «На силу успел написать две доверенности, – сообщил Пушкин Наталье Николаевне около (не позднее) 3 октября, – а денег не дождусь. Оставлю неоконченное дело на попечение Нащокину»[366].

14 ноября 1832 г. Калашников предупредил своего господина: «…я отправляюсь в Нижний по вашему делу и буду спешить…»[367] 22 ноября 1832 г. он подал прошение в Нижегородскую гражданскую палату, на которое в тот же день было дано ею следующее определение: «…как из приложенной доверенности, равно и из поданного от поверенного дворового человека Калашникова прошения не видно, в каком уезде и селениях имение г. Пушкина состоит, почему Палата за таковым необъяснением нужного исследования о имении том учинить возможности не имеет; а посему и оное прошение оставить без действия»[368]. В научной литературе встречаются указания на прошение Калашникова как на причину отказа со стороны Нижегородской гражданской палаты[369], хотя в действительности неудовлетворительным с формальной стороны было верющее письмо самого Пушкина. Резонен вопрос: почему в таком случае оно было заверено в Московской гражданской палате? Вероятнее всего, это была одна из проделок «крапивного семени», как и то прошение, которое подал в Нижнем Новгороде Калашников по доверенности Пушкина (оно было написано чиновником Нижегородской гражданской палаты). Между тем поэт, уехавший из Москвы в октябре 1832 г., был уверен в успехе задуманной им операции. «Надеюсь, что теперь, – писал он 2 декабря 1832 г., – получил ты, любезный Павел Воинович, нужные бумаги для перезалога». На это Нащокин ответил ему 10 января 1833 г.: «…ты полагаешь, что я их давно получил и по оным уже и деньги, но ни того, ни другого…»[370]

К началу 1833 г. Пушкин уже знал о своей неудаче. В январе (не позднее 18-го) 1833 г. Калашников, в ожидании новой доверенности, писал: «При сем докладываю милости вашей что мною было получено приказание ваше чтобы взять свидетельство. А доверенность не изволили прислать и я всякую неделю в Лукоянов ежу для получения а всё нет в получении я не знаю что и подумать не остановили ль где на почте…»[371] Ожидание от Пушкина новой доверенности является основанием для датировки этого письма. В авторитетных изданиях оно датируются январем 1833 г.[372], однако существует и другое, более вероятное, на наш взгляд, мнение о дате его написания, выраженное П. С. Поповым [373]: это было препроводительное письмо Калашникова к другому его письму, от 18 января 1833 г.: «При сем уведомляю Вашу милость, что с великом трудом, мог получить описание, сего генваря 13-го дня, и того ж числа отправил на почту, к Павлу Воиновичу, равно отношение и копию, от губернатора из канцелярии, тоже вместе отправили. <…> я четыре раза ездил в Нижний, и три раза в Серьгачь, из Нижнего, всего мною издержено денег на все расходы 271 рубль»[374]. Упоминаемые в письме Калашникова от 18 января 1833 г. «описание», «отношение», «копия» – это документы, необходимые для залоговой операции, выданные в Нижегородской гражданской палате.

К письму от 1-18 января Калашников приложил копии документов– во-первых, доверенности ему С.Л. Пушкина, выданной в августе 1831 г., на ведение дела в Сергаче и Нижнем Новгороде по «перезалогу» двухсот кистеневских крепостных, а во-вторых, описания Кистенева до его раздела[375]. Описание имения было сделано так, будто бы никакого отдельного акта по этому имению С. Л. Пушкиным совершено не было. С гражданско-правовой точки зрения это соответствовало букве закона, поскольку А. С. Пушкин был введен во владение имением в сентябре 1831 г. Этот момент, несомненно, учел Сергей Львович, когда затеял «перезалог» своего имения. Условием «перезалога» крепостных в Опекунском совете было