Игорь Максимычев - ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ Страница 29

Бездействие «внутренней оппозиции» вело к тому, что ситуация постепенно выходила из-под контроля. Отказываясь от каких бы то ни было реформ, хотя они назрели во всех областях жизни ГДР, хонеккеровское руководство шло на открытый конфликт с населением республики. Ради того, чтобы у людей не оставалось никаких иллюзий в отношении решимости СЕПГ ничего не менять в ГДР, Хонеккер и его соратники не останавливались перед эскалацией недружественных жестов в отношении СССР. Был свернут лозунг «Учиться у Советского Союза значит учиться побеждать», с первых дней существования республики сопровождавший ее «политпросвет». Продолжался запрет на распространение в ГДР ряда советских изданий. Слов нет, перестроечная печать выносила на поверхность много тины и даже нечистот. Например, конкретным поводом к запрещению «Спутника» послужили включенные в него статьи, ставившие знак равенства между Гитлером и Сталиным, с чем абсолютное большинство советских людей согласиться не могли. Однако запреты – не метод в отношениях между союзниками, связанных к тому же идеологическими узами. Кроме того, было ясно, что указанные статьи были, по существу, предлогом, чтобы помешать продвижению идей перестройки, которой были посвящены основные материалы дайджеста.

«Контрмерами» оказались затронуты и сотрудники посольства. 13 февраля 1989 года меня пригласил к себе заведующий отделом агитации ЦК СЕПГ Хайнц Геггель (событие само по себе необычное, поскольку контактами с руководящим звеном СЕПГ занимался лично В.И. Кочемасов) и, по существу, потребовал отзыва из ГДР советника посольства, который в беседе с каким-то функционером Национал-демократической партии якобы критиковал политику СЕПГ. Доклад об этой беседе, сообщил Геггель, лежит на столе у Хонеккера, поскольку недопустимо обсуждать политику СЕПГ с другими существующими в ГДР партиями. В ходе спешно проведенного внутреннего расследования выяснилось, что с представителем НДПГ разговаривал не советник, а 2-й секретарь посольства с похожей фамилией, который не столько критиковал СЕПГ, сколько защищал советскую перестройку. Посол все равно устроил ему разнос и предложил впредь осторожнее выбирать собеседников[57], а я не смог отказать себе в удовольствии вновь посетить Геггеля (в сопровождении советника посольства, о котором шла речь) и изложить ему действительное положение дел. Инцидент был улажен, но остался очень неприятный осадок. Похоже было, что руководители СЕПГ не остановятся перед открытым ухудшением отношений с нами. Конечно, внутренняя ситуация в республике действительно обострялась, но не Советский Союз нес ответственность за это. В такой атмосфере рассуждения о «товарищеских отношениях» становились фарсом. За десять лет моей работы в Бонне я ни разу не сталкивался с подобными ситуациями.

Судьба ГДР (и не только судьба ГДР) зависела от того, насколько быстро на смену людям, заведшим республику в тупик, смогут прийти новые руководители, более чуткие к духу времени и понимающие, как можно поправить дело. Но это была внутренняя проблема ГДР – здесь я был целиком согласен с М.С. Горбачевым, хотя и считал ошибочным и вредным для будущности наших взаимоотношений скрывать мнение по поводу разногласий в СЕПГ. Я был убежден в том, что существование ГДР – сильной, стабильной и уверенной в своем будущем ГДР – является необходимым условием процветания и даже сохранения союза государств под руководством СССР и в конечном счете самого СССР. В приветственном слове на приеме по случаю конференции окружной организации Общества германо-советской дружбы в Лейпциге в апреле 1988 года (это был один из редких случаев, когда мне удавалось вырваться из Берлина, чтобы почувствовать пульс страны) 2-й секретарь окружкома СЕПТ Йохен Поммерт повторил распространенную в недалеком прошлом в ГДР формулу: «Невозможно представить себе ГДР без Советского Союза». В ответ я отметил: «Так же невозможно представить себе Советский Союз без ГДР». Это было сказано не для красного словца. Геостратегическое значение дружественного нашей стране восточногерманского государства для сохранения позиций в Европе и международного статуса СССР было настолько ясно, что не видеть этого требовало больших усилий. К сожалению, многие в советском руководстве оказались пораженными политической слепотой – и не только по отношению к ГДР.

На всех этажах здания сотрудничества между СССР и ГДР расползалась некогда плотная ткань контактов и взаимопонимания. Представители Общества германо-советской дружбы нам по секрету рассказали, что низовым организациям ОГСД запрещается приглашать с докладами об СССР владеющих немецким языком офицеров Группы советских войск в Германии. Эта многолетняя практика была отменена из-за опасений распространения «перестроечной заразы». К командованию ГСВГ постоянно поступали претензии по поводу содержания передач радиостанции «Волга», вещавшей на русском языке для советских солдат. Причина была все та же – пропаганда идей перестройки и гласности, привлекавшая внимание и граждан ГДР. В юбилейной брошюре авторов из СЕПГ «Социализм национальных цветов ГДР»[58], вышедшей в СССР в переводе на русский язык к 40-летию республики, оправдывалась линия на размежевание с КПСС: «Это [официальная поддержка ГДР решений о перестройке] не означает, что можно соглашаться со всем, что говорится в дискуссиях или печатается в прессе [СССР]. Естественно, можно не соглашаться, если советские художники выступают в Западном Берлине и заявляют о своей надежде, что единство немецкой нации якобы скоро будет восстановлено, или если один историк выступает в Бонне и заявляет, что [Берлинская] стена является якобы реликтом холодной войны и должна вскоре исчезнуть, или если в «Спутнике» принижается и ставится под вопрос вина Гитлера и фашизма»[59].

Нарастающие трения между хонеккеровской командой и руководством СССР не могли остаться без влияния на советских представителей на самых разных уровнях. Я мог это видеть на примере сотрудников посольства в Берлине, на нервы которым чем дальше, тем сильнее действовали неловкие, на грани фола, акции руководства СЕПГ, символизирующие стремление «отгородиться» от советского влияния. Между тем советские дипломаты-германисты были, так сказать, генетически предрасположены к тому, чтобы при любых обстоятельствах способствовать улучшению атмосферы в отношениях с германскими государствами. Надо было многому случиться, прежде чем они стали требовать «ответных действий». Запрет на распространение «Спутника» был одним из наиболее сильных раздражителей.