Виталий Старцев - Немецкие деньги и русская революция: Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского Страница 29

Ни одно из этих ощущений я не описал в своем письме, так как я просил мою жену показать это письмо Джорджу Крилю (председатель Комитета общественной информации, от имени которого Сиссон и прибыл в Россию. — В. С.), а он мог показать его другим. Письмо — не место для обсуждения проблем сознания. Но Робинс знал мои выводы и обижался на их высказывание. Он довольствовался тем, что в Ленине говорила оскорбленная невинность.

Если бы человек мог иметь твердую раковину, то таким человеком был бы Ленин. Я не имел таланта открыть ее. Я мог вообразить себе вместо этого, что, как диктатор, он чувствовал, что ею престиж страдает от приписывания ему подчиненного положения; видя перед собой двух "профанов", меня и Робинса, он воспользовался шансом распространить через нас свои опровержения. Но там, где Робинс увидел чувствительного человека, я увидел расчетливого.

Если бы Ленин не использовал прямое выражение "германский шпион", я бы никогда не применил его по отношению к нему. Это только популярное модное словечко. Но оно запечатлелось в мозгу этого создателя популярных фраз и лозунгов. Таково его значение.

Я могу представить себе то горькое чувство, которое владело сердцем такого человека, как Ленин, и позволить себе изобразить мысли, которые проносились в его голове, примерно так:

"Германия считает меня своим орудием и слугой, поскольку я использовал помощь немцев и немецкие деньги, чтобы совершить революцию в России. Теперь я использую помощь русских и русские деньги, чтобы попытаться сделать революцию в Германии. Если я потерплю там поражение, я все еще буду иметь Россию в качестве лаборатории для моего уравнительного эксперимента и как плацдарм для борьбы за мировую революцию. Я поклоняюсь всегда великой силе, и только великой силе. Когда я должен повиноваться, я повинуюсь. Когда я способен восстать, я восстаю. Я — Великий Разрушитель. Я использую любое оружие: врагов, плутов, подонков, сентименталистов — всех. И они называют меня германским шпионом! Ха!"

Единственное согласие, которого мы с Робинсом смогли достичь, — это сделать Ленина постоянной темой обсуждения между нами. Я отмечаю споры в нашей резиденции 12 января как "робинсовское брюзжание". Мы разделяли его оба. В течение дня возникли и другие причины для плохого настроения. Большие расходы по распространению речи президента напомнили мне о необходимости вскоре получить дополнительные деньги из Государственного банка; утомительное и, возможно, трудное дело. А также циничный комментарий, который дала речи "Правда". Но когда я кончал свои заметки за этот день, листовки уже начали печатать, а текст немецкого перевода пошел в машину»9.

Приведенное описание не лишено интереса, но явно носит на себе следы модернизации. Сиссон уже не мог отрешиться от влияния документов, с которыми он познакомился через двадцать дней после этой встречи. В своих мемуарах (мы цитировали это место в предыдущей главе) Сиссон рассказывает о своем знакомстве в дни 2–4 февраля 1918 г. с первой серией документов, изготовленных Оссендовским. И там он четко писал, что именно из них получил сведения о том, что лидеры большевиков в момент возвращения из Германии в «запломбированном вагоне» уже являлись «платными агентами» Германии. Рассказывая же о встрече с Лениным, он излагает дело так, будто бы уже знал об этом, а ленинская фраза лишь подтвердила его уверенность. В приведенном нами только что отрывке Э. Сиссон преувеличивает «подчиненное положение» Ленина, хотя в отношении его планов использовать свою нынешнюю власть в интересах германской и мировой революции он, пожалуй, прав. Точно так же мнение о том, что Ленин «сделал революцию в России» на немецкие деньги, базируется исключительно на сделанной властями Временного правительства неверной интерпретации деловой переписки Ганецкого (Фюрстенберга) и Козловского — Суменсон, а главным образом на поддельных документах Оссендовского. Поэтому резко очерченный Сиссоном литературный портрет В. И. Ленина является тенденциозным.

Приведем еще мнение P. Ш. Ганслина об итогах встречи Робинса и Сиссона с Лениным. «Сиссон довольно коротко описал беседу в своих воспоминаниях, о впечатлениях Робинса мы можем судить лишь по одной фразе, которой Фрэнсис изложил их Лансингу. В. И. Ленин прежде всего подчеркнул, что речь идет о заявлении, сделанном не единомышленником, а классовым противником. Однако, усматривая некоторую возможность использования заявления в интересах политики мира, Ленин передал его текст в Брест»10. Итогом встречи было и то, что Сиссон получил разрешение отпечатать массовым тиражом листовки с русским и немецким переводом 14 пунктов Вильсона, чем немедленно и воспользовался. Через день-два листовки начали распространяться.

Но 13–44 января нового стиля случились события, опять взбудоражившие весь дипломатический корпус и его дуайена, которым стал после отъезда Бьюкенена американский посол Дэвид Фрэнсис. На Румынском фронте, где русские солдаты считали, что война для них уже закончилась, возникли инциденты с румынскими военными. Объектом недружественных действий со стороны румын стали полки 49-й дивизии. 194-й Троицко-Сергиевский полк был окружен румынами, а в 195- м арестовали избранный солдатами полковой комитет и «австрийских офицеров, приглашенных как гости в штаб 195 полка»11. Данный факт я заимствовал из ультиматума румынскому правительству от Совета Народных Комиссаров от 31 декабря (13 января 1918 г.). Советское правительство требовало освобождения арестованных, наказания виновных и гарантии, что такие действия не будут повторяться. «Неполучение ответа на это наше требование, — говорилось в заключении, — в течение 24 часов будет рассматриваться нами как новый разрыв, и мы будем тогда принимать военные меры, вплоть до самых решительных»12.

Ленин отдал распоряжение арестовать весь состав румынского посольства и румынской военной миссии. Оно было исполнено, а затем по радио был передан текст ультиматума румынскому правительству. «Обычные дипломатические формальности должно было принести в жертву интересам трудящихся классов обеих наций», так объяснялось это неслыханное нарушение дипломатического иммунитета в специальном правительственном сообщении13. Далее там говорилось, что в час дня 1 (14) января 1918 г. американский посол позвонил Ленину и сказал, чго в 4 часа дня весь дипломатический корпус во главе с ним желает быть принятым председателем Совета Народных Комиссаров. На встрече присутствовали Ленин и Сталин, Троцкого заменял Залкинд. Получив заверения в освобождении румынского посла Диаманди, Фрэнсис дал официальную телеграмму, что этот арест рассматривается только как выражение формального протеста против действий румынских властей. К сожалению, эта мера никак не подействовала на румын. Наоборот, они объявили об аннексии Бессарабии. 13 (26) января 1918 г. Совнарком принял постановление о разрыве дипломатических отношений с Румынией, замораживании в Москве румынского золотого фонда и об объявлении начальника штаба войск Румынского фронта генерала Щербачева «врагом народа»14.