Михаил Ботвинник - Портреты Страница 29

Григорьев принимал активное участие в организационной шахматной работе; достаточно указать, что он был неизменным председателем турнирных комитетов (по принятой ныне терминологии – главным судьей) во всех трех московских международных турнирах (1925, 1935 и 1936); он был неутомимым пропагандистом шахматного искусства. Можно напомнить его длительные поездки по нашей Родине, в том числе и на Дальний Восток. Он был талантливым мастером и опытным турнирным бойцом.

Все же не эти качества отличали Григорьева от других наших шахматистов – у нас были и есть активные общественники, пропагандисты и талантливые представители практического шахматного искусства. Следует особо подчеркнуть, что Григорьев был большим мастером в области анализа концов. Здесь было мало равных ему.

Его аналитическое дарование являлось исключительным, и результатами своих анализов он всегда делился в многочисленных лекциях. Читал он лекции в своеобразной, сдержанной, неторопливой манере. Постепенно он углублялся в анализ, и слушатели видели красоту, логичность и остроумие его точных аналитических изысканий!

Разумеется, таких результатов Григорьев добивался весьма упорным трудом; зато с каким явным удовлетворением он спешил продемонстрировать друзьям итоги своей работы, изредка заглядывая при этом в маленькие листки, исписанные бисерным почерком.

В области анализа окончаний он добился поразительных результатов, и его имя будет сохранено в истории эндшпиля наравне с именами Филидора, Троицкого и др.

Собрание воедино аналитических работ Григорьева, частично ранее уже опубликованных в различных периодических и непериодических изданиях, несомненно, будет способствовать дальнейшему развитию теории эндшпиля, даст толчок новым работам советских шахматных исследователей. Можно не сомневаться также, что и более широкие массы наших читателей, изучая анализы, собранные в книге Николая Дмитриевича, получат немалую пользу в деле повышения своей квалификации и высоко оценят остроумие и глубину работ Н.Д. Григорьева.

1.Kg6 c2 2.Kg7 c1Q 3.f8Q+ К:e6 4.Qf7+ Ke5 5.Qf6+ Ke4 (или 5…Kd5 6.Qf5+ и 7.Qc8+ и выигрывают) 6.Qe6+ Kf4 7.Qh6+.

Григорий ГОЛЬДБЕРГ

Друг Гриша

Познакомились мы полвека назад у моих родственников на Петроградской стороне в Ленинграде (он, конечно, знал меня раньше – в ту пору я был уже шахматист известный). Ему тогда стукнуло 18, мне – лишь 15. Гриша Гольдберг был высоким, стройным и длинноногим. Глаза его как бы высверливали собеседника, лицо – мужественное, а волосы – разного цвета. «Прихожу в парикмахерскую подстричься, – улыбаясь, рассказывал Гриша, – а мастер говорит, что не мешало бы и подкраситься…»

Учился он в Институте народного хозяйства. Шахматистов там было немало; ходил Гриша в клуб совторгслужащих.

В середине 20-х годов был завезен с Запада настольный теннис (пинг-понг); Гриша имел первый разряд. Мы с приятелями специально ходили (задолго до сеанса) в кинотеатр «Рот-фронт», что на Садовой. В фойе театра были расставлены столы и проходили турниры по пинг-понгу, где Гриша сражался, и не без успеха.

В конце 1929 года в Одессе проходил очередной чемпионат СССР – второй в моей шахматной жизни. Одновременно состоялись командные соревнования, где на третьей доске за Пролетстуд играл Гольдберг. После тура Гриша становился вожаком шахматной молодежи, и под его руководством шли мы ужинать. «Одиннадцать бифштексов и один разврат с луком (в меню, конечно, был ростбрат!)», – громогласно заказывал он официанту, сохраняя серьезное выражение лица. Жизнерадостности его не было границ!

Шахматную его силу я почувствовал в партии на чемпионате Ленинграда в 1932 году. Гольдберг дебют и середину игры разыгрывал своеобразно; в теории он не был силен, но плохих ходов не делал. Я чувствовал, что мой партнер нарушает общепринятые каноны играет «неправильно», но как бороться с этой манерой ведения шахматного боя – не знал! Отложили мы партию в объективно проигранной для меня позиции…

Бессонная ночь, утром показываю варианты Моделю; он предсказывает поражение, но я не унываю – уж очень глубоко все проанализировано. В анализе Гриша явно был тогда слабее, и в итоге – ничья!

Вскоре Гольдберг проявил себя как большой шахматный организатор. Он легко устанавливал контакты с начальством; когда он тяжелой, «припечатывающей» походкой входил в кабинет и решительным голосом докладывал обстановку, с Гришей обычно соглашались.

Не менее удачно он обращался и с подчиненными, действуя как настоящий менеджер. Вторая половина матча Ботвинник – Флор (декабрь, 1933), проведенная в Большом зале Ленинградской консерватории, продемонстрировала незаурядные организаторские способности Гольдберга. В 30-е годы он был душой шахматной организации Ленинграда.

Война. Офицер Гольдберг в военно-морской авиации. Я в это время был в Перми – работал в Управлении высоковольтных сетей но шахматы не оставил, писал примечания к партиям матч-турнира 1941 года; подумывал о матче с Алехиным – ведь переговоры о матче могли возобновиться после войны. На кого из друзей можно было бы рассчитывать в этом трудном деле? И решил я просить помощи у Рагозина, Рохлина и Гольдберга.

Жили мы (6 человек в одной комнате) в общежитии Театра им. Кирова, на сцене которого выступала моя жена. Как-то вечером стук в дверь, и… появляется офицер Гольдберг!

Он приехал проведать свою жену – она работала в одном из местных госпиталей. Поговорил я с Гришей о матче на первенство мира. Мой собеседник только руками развел: «Что можно сделать – война…»

Война кончилась, Гольдберг работал в одной московской строительной организации. Вскоре он возглавил шахматную работу в ДСО «Труд». Перед матч-реваншем на первенство мира с В. Смысловым (1958) я предложил ему быть моим секундантом, и Гриша охотно согласился.

Во время матча я понял, где Гриша был поистине силен как шахматный мастер. Он блестяще знал и анализировал эндшпиль. При анализе неоконченных партий в эндшпиле он оказал мне неоценимую поддержку.

Один раз мы с ним, правда, опозорились – речь идет о 15-й партии. Отложена она была в выигранной позиции, перевес в матче должен был составить 5 очков, и мы «демобилизовались». Во время доигрывания я сначала растерялся, а затем забыл о контроле и просрочил время. Здесь выяснилось, как велика Гришкина дружба – он был в отчаянии.

Работать с ним было легко – помогала его жизнерадостность. В трудный момент он отпускал меткое словцо, мы покатывались со смеху, и утомление отступало.