Фернан Мейссонье - Речи палача Страница 29

Я чуть ли не дал раздавить себе пальцы бабой, лишь бы все не испортить. Да, держать в руках голову человека, который был в живых несколько секунд назад, это ненормально. Это впечатляет. Впечатляет сильнее, чем когда ты сам запускаешь механизм. Ты входишь в контакт с переходом из жизни в смерть. Это ненормальная штука.

Но все прошло нормально. И после дюжины казней без всяких проблем мой страх развеялся. С этого времени у нас не было малейшей неполадки с отрезанием. Больше не было происшествий. Ни одной неполадки. Никаких плохо отрубленных голов. Да, из тех шестидесяти трех казней, которые последовали, ни одна больше не была испорчена. Именно поэтому передо мной встает вопрос. Вопрос, выполнял ли помощник свою роль как следует? Я не знаю. Делал ли Риера это нарочно? Я спрашиваю себя, может быть, это был подвох, связанный с той ссорой из-за назначения второго Риера. Были ли эти неполадки намеренными? Тогда это серьезно. Я заметил это моему отцу. Раньше были проблемы, а тут вдруг больше никаких проблем! Никаких проблем, никогда. Я сказал ему: «Кто тебе сказал, что это не был саботаж?» Может быть, Риера делал это намеренно. Он мне сказал: «Это невозможно!..» Я думаю, что со стороны Каррье, который был большим другом моего отца, неполадки не были намеренными. Он, возможно, боялся, что ему отхватит пальцы. Но что касается Риера, хоть мне и трудно в это поверить, весьма возможно, что он делал это нарочно. Мой отец был немного скептичен. Он не мог и не хотел этого принять. Но все же. Я сказал отцу: «Ты прекрасно видишь, что со мной больше неполадок не случается. Нужно опасаться Риера. Отправь это заявление прокурору, это Риера тебя шантажирует!» Отец ничего не сказал, но был озадачен. И, ни слова не говоря, на другой день он отнес заявление Риера прокурору. Через месяц появился новый помощник, и я был назначен первым помощником.

Я думаю, что, если бы я был на месте отца в тот день, когда Пьер Риера сказал ему: «Назначь Эдуарда Риера или я увольняюсь», я бы сказал себе, что больше не могу доверять такому помощнику, и я бы от него избавился в следующем же месяце. А тут отец взял на себя риск. Но он не мог допустить, что был саботаж. Нет, он не мог этого принять. И что же тогда, саботаж? Я действительно не знаю, потому что надо сказать, что эти проблемы возникали только с алжирской гильотиной. Никогда — с парижской, срез которой был всегда четким.

Затем отец сократил отверстие ошейника. Мы сократили диаметр ошейника в начале 1958 по моей просьбе. Раньше отверстие ошейника было слишком большим. Я сам проделал опыт. Я положил голову в ошейник — разумеется, лезвия наверху не было — и увидел, что могу втянуть голову в плечи как минимум на большую часть нижней челюсти. Я сказал отцу: «Ты видишь, втягивая подбородок, я могу наполовину выйти из ошейника». Да, если голову осужденного оставить свободной, не держать ее, он может втянуть подбородок внутрь ошейника, он может втянуть голову в плечи. Именно поэтому я держал голову. Иначе, когда лезвие падает, оно вырывает половину нижней челюсти, и большая часть головы раздроблена. Именно поэтому отец заказал уменьшить диаметр ошейника. Он пошел с обеими половинами к столяру. Он сказал ему: «Вырежи мне такие же, уменьшив диаметр». Вот. И потом, когда верхняя половина ошейника опускалась на нижнюю, шея осужденного оказывалась хорошо зажатой и закрепленной. Я пробовал: голову уже нельзя было втянуть в плечи. Когда ошейник закрывался, он даже придавливал шею. И уже не вылезешь, даже на сантиметр. Все с другой стороны.

Итак, с тех пор как я был назначен первым помощником, никаких неполадок, никаких плохо отрубленных голов, никаких проблем. Нужно сказать, что к концу, к 1958 году, по причине количества казней и несмотря на трех новеньких в бригаде, — но мы были добрыми друзьями, — мы стали настолько скоординированны, что осуществляли казнь в рекордное время. Мы достигли того, что казнь совершалась в мгновение ока, как и говорил доктор Гильотен. Перед гильотиной осужденному оставалось не более трех секунд жизни. Так мы с отцом закончили созданием образцовой бригады. Отец гордился мной. Он сказал об этом директору тюрьмы и мадам Льерр, секретарю прокурора. В тот раз, когда отец отложил казнь, потому что я был утомлен гриппом, он не хотел, чтобы другой заменил меня в роли первого помощника, «фотографа». Поэтому осужденный получил отсрочку в восемь дней. И два раза отец позволял мне действовать, запускать падение лезвия. Да, я заменял отца, который был оперирован по поводу рака горла. Тогда я боялся, что помощнику, выполнявшему роль «фотографа», отрежет пальцы.

Медицинское использование тела

В Алжире два или три раза доктор Фуассен забирал глаза. Однажды я уже почти положил голову в корзину, и тут мой отец сказал: «Нет, подожди, доктор хочет забрать глаза». Тогда мы с доктором пошли на табурет. Помню, я положил голову на табурет. Как только подумаю об этом, я ведь положил голову осужденного на табурет, где он сидел минутой раньше! Так что я держал эту голову, а доктор в несколько секунд перерезал зрительный нерв и положил глаза в небольшой бокал. Хорошо и быстро сделано. И он ушел делать операцию на роговице. Я вымыл руки и закончил разбирать гильотину. Да, это было два-три раза. Иногда, когда надо было делать официальную экспертизу, вскрытие, разрезать или изучить тело. Так в XIX веке головы осужденных изучались френологией. Исследования велись на мозге преступников того времени.

Каких только глупостей не услышишь по поводу казни. И от медиков столько же, сколько от журналистов. Например, что когда голова уже отрезана, ей остается еще несколько секунд жизни. Странно, что врач может такое сказать! Человек с начисто отрубленной головой, это вам не утка! Правый мозг командует левой половиной тела. Если ваш мозг поражен, вы будете парализованы. Поскольку я был оперирован на черепе в 1946 году, каждый год мне делали контрольную электроэнцефалограмму. Если бы можно было это сделать, я бы очень хотел, чтобы электроэнцефалограмму сделали в момент падения лезвия: тогда можно было бы с точностью сказать, была ли смерть мгновенной или нет. Некие журналисты сказали, что видели, как ноги двигаются, после того как голова упала. Тогда я, поскольку я очень любопытен, решил проверить. Когда я был просто помощником, два или три раза я держал руку осужденного в момент падения лезвия. Так вот, в это время не было ни малейшего подергивания. Держа осужденного левой рукой за плечо, я ощутил небольшую вибрацию после падения лезвия. В другой раз я тут же обрезал все путы, все веревки на осужденном. Так вот, ничто не двинулось. Его члены полностью инертны. Кроме лица, которое у всех осужденных несколько раз немного вздрагивает, как при нервном тике, всего лишь пятнадцать секунд. Да, небольшие тики на щеках или в уголках глаз. Даже сердце в несколько секунд уже не бьется. Настолько мощный удар. Тело потом отправлялось в морг или на кладбище. Если семья требует тело, прекрасно. Но обычно семья не требовала.