Игорь Родин - Батальон смерти Страница 29

В три часа поутру прозвучала команда:

– Выдвигайсь! Вперед!

В сильном волнении мы пошли на неприятельские позиции. Наши потери были огромны: первую цепь немцы смели огнем почти полностью, но ее пополнили бойцы из второй цепи. Несколько раз поступала команда залечь. Продвигаясь дальше и достигнув расположения германцев, мы ошеломили их. Один только Полоцкий полк захватил две тысячи пленных, и восторгам нашим не было предела. Мы заняли неприятельские позиции, и ничейная полоса, усеянная телами убитых и раненых, стала теперь наша. Санитаров-носильщиков было мало, и потому командиры призвали добровольцев подбирать раненых. Я была среди тех, кто откликнулся на этот призыв.

Испытываешь большое удовлетворение, когда появляется возможность помочь страдающему. И благодарность скорчившегося от боли парня, которого ты спасаешь, оказывается великой наградой. Мне доставляло огромную радость помочь оцепеневшим от боли людям сохранить жизнь. Когда я вот так склонилась над одним раненым, потерявшим очень много крови, и собиралась поднять его, снайперская пуля прошила мне ладонь между указательным и большим пальцами и, выйдя оттуда, пропорола мягкую ткань левого предплечья. К счастью, я сразу поняла, что раны неопасны, быстро перевязала их и, невзирая на возражения парня, потащила истекающего кровью солдата из опасной зоны.

Я продолжала свою работу всю ночь и была представлена к ордену Св. Георгия 4-й степени «за храбрость в обороне и наступлении и за оказание первой помощи на поле боя, несмотря на полученное ранение». Но я его так и не получила. Меня наградили медалью 4-й степени и при этом сказали, что женщина не может носить крест Св. Георгия.

Я была разочарована и огорчена. Ведь известно, что такую награду давали некоторым сестрам милосердия из Красного Креста. Я высказала свое недовольство командиру. Он полностью разделял мою обиду и уверенно заявил, что я, конечно, заслужила этот крест.

– Но, – добавил он, с пренебрежением передернув плечами, – тут же начальство…

Рука у меня болела, и оставаться на передовой я не могла. В нашем полковом полевом госпитале был тяжело ранен санитар, и меня послали туда ему на смену. Я должна была работать под руководством врача и пробыла там две недели, пока не зажила рука. Следуя указаниям доктора, я приобрела такое умение, что он выдал справку, в которой говорилось, что я могу временно исполнять обязанности санитара.

Осень 1915 года прошла без особых приключений. Жизнь наша стала скучной и однообразной. По ночам мы вели наблюдение, согреваясь горячим чаем, который кипятили на маленьких печурках в окопах. С рассветом ложились спать, а день для некоторых из нас начинался в девять часов утра, потому что это был час раздачи хлеба и сахара. Каждый солдат получал рацион – два с половиной фунта хлеба ежедневно. Он частенько был пригорелый снаружи и непропеченный внутри. В одиннадцать часов, когда приносили обед, уже никто не спал: чистили винтовки, чинили одежду. Кухня располагалась постоянно в версте от нас в тылу, и мы посылали туда связных, чтобы притащить обеденные баки к траншеям. Обед, как правило, состоял из горячих щей с небольшим кусочком мяса. А оно нередко бывало порченое. На второе всегда давали кашу – обычную русскую еду. Дневной рацион сахара считался равным трем шестнадцатым фунта. Пока обед несли, он остывал, поэтому нас выручал чай. После полудня получали задания, в шесть вечера ужинали; и это была последняя еда, состоявшая из одного блюда: либо щи, либо каша с селедкой, и к этому мы добавляли свой хлеб. Многие съедали хлеб до ужина или, если были очень голодны, еще в обед, с первым блюдом, и тогда им приходилось просить кусочек у товарищей или ходить голодными.

Каждые двенадцать дней нас сменяли и отводили в тыл на шестидневный отдых. Там нас ожидали бани, устраиваемые Земским союзом, который в 1915 году распространил свою деятельность на весь фронт. Каждой дивизионной баней заведовал врач, имевший в распоряжении сотню рабочих-добровольцев. При каждой бане была также и прачечная, и люди, входя в баню, сдавали свое грязное исподнее, а взамен получали чистое. Когда рота собиралась покинуть окопы и отойти в тыл, в баню посылали сообщение о сроке ее прибытия. Не было ничего другого на свете, чему солдаты так сильно радовались, как баня. Ведь окопы кишели вшами, и люди из-за этого сильно страдали.

Что до меня, то, страдая от вшей гораздо больше, чем кто-либо, я сначала даже и думать не смела о том, чтобы идти в баню вместе с мужиками. Но насекомые проедали мою кожу буквально насквозь, и на теле начали появляться струпья и короста. Я пошла к командиру спросить, как мне устроить помывку, и рассказала ему о своем состоянии. Командир посочувствовал.

– Но что я могу сделать, Яшка? – заметил он. – Не гонять же из бани всю роту, чтобы ты там мылась одна. Иди вместе со всеми. Они тебя так уважают, что, я уверен, не тронут.

Сначала я все же не могла решиться. Но паразиты не давали покоя, и я была уже близка к отчаянию. Когда нас сменили в очередной раз и ребята готовились идти в баню, я набралась храбрости и подошла к своему унтер-офицеру.

– Я тоже пойду в баню, – заявила я. – Не могу больше выносить эту муку.

Он одобрил мое решение, и я пошла со своей ротой, ко всеобщему веселью.

– Эх ты! Яшка идет вместе с нами в баню! – добродушно шутили ребята.

Войдя в баню, я поспешила занять местечко в углу и потребовала, чтобы мужики держались от меня подальше. Они выполнили просьбу, хотя и продолжали смеяться и поддразнивать. Я поначалу ужасно смущалась и, как только закончила мыться, поспешила натянуть нижнее белье, быстро оделась и выбежала из помещения. Однако баня оказалась столь полезной, что я взяла привычку посещать ее вместе с ротой каждые две недели. С течением времени солдаты так привыкли к этому, что не обращали на меня внимания и заставляли быстро умолкнуть какого-нибудь остряка из вновь прибывших в роту.

Глава восьмая. Ранена и парализована

К зиме мы передислоцировались на другой участок, в местечко под названием Зеленое Поле. Там меня поставили во главе двенадцати санитаров-носильщиков, и я шесть недель пробыла помощником лекаря. Я имела право посылать раненых солдат в полевой госпиталь и освобождать от строевой службы заболевших.

Наши позиции проходили по заброшенному сельскому поместью, которое оказалось между линиями фронта – германской и нашей. Мы располагались на вершине высоты, а германцы – в низинке. Поэтому можно было наблюдать все их передвижения, а они в свою очередь следили за нами. Если кто-то на той или другой стороне высовывал голову, он становился мишенью для снайпера.