Ольга Тер-Газарян - Есенин и Айседора Дункан Страница 29

Она твердо заявила, что мне нужно съездить в Кисловодск и полечить расшатанные нервы.

Я безропотно согласилась. Достигнув крайней степени отчаяния, когда пропадает воля и желание чего-либо, я поняла, что конец нашего брака все же неизбежен. Это был лишь вопрос времени – когда?

Илья Ильич сообщил, что разослал людей на поиски Есенина. Однако Ирма непреклонно заявила, что даже если он и найдется, то пускать его не следует. Я промолчала. Потеряв уже всякую надежду на нормальное сосуществование с ним, я просто решила плыть по течению: будь что будет.

Вскоре Шнейдер пришел с известием о том, что Есенина нашли, он трезв и сейчас придет. «И что? Сейчас он придет, будет просить прощения или наоборот, сделает вид, что ничего не было, но потом? Что же будет потом? Опять исчезнет в один миг? Растворится? Покинет меня в неведении? Я же опять буду страдать. Он так жесток ко мне… Он – действительно ребенок, и, как и все дети, бывает очень жесток…»

Я заметалась по комнатам, не зная, что делать, куда деваться, но грозная Ирма заперла меня в своей. Забыв, впрочем, про дверь в другой коридор. Вот через эту-то дверь и вошел Сергей. Я не слышала его шагов, сидя спиной. Он наклонился надо мной сзади и прошептал:

– Изадора, я тебя очень люблю… очень люблю…

Душа моя разрывалась на части. Мой ангел, свет моей жизни, вернулся, вернулся ко мне! Он меня любит! Меня наполнило такое блаженство, что по лицу градом покатились слезы. Я повернула к Есенину свое заплаканное лицо и уткнулась в его плечо. Он тут же крепко прижал к себе мою голову и начал осыпать ее поцелуями. Подняв глаза, я увидала, что из его васильковых глаз, ставших почти прозрачными, текут слезы…

Глава 20

«Дорогие мои! Хорошие!»

В августе 23-го я вернулся, наконец, в Россию, в Москву. Первые месяцы после приезда я летал окрыленный и опьяненный запахом родной земли. Все мне казалось здесь прекрасным и настоящим – дома, деревья, люди…

Августа… Я встретил Августу в августе… Нас познакомила Мартышон. Августа или Гутя, как ее называли близкие, тоже была актрисой – очень красивая женщина: статная, ладная, с огромными глазами и чувственным ртом. Она состояла в каких-то непростых отношениях со своим бывшим или не бывшим мужем, танцором – очень его любила. Мы встречались каждый день и много бродили по осенней золотой Москве. Я гладил деревья, разговаривал с ними, взрывал ногою шелестящий ковер опавших листьев. Она улыбалась и непонимающе смотрела на меня.

Я помню осенние ночи,Березовый шорох теней,Пусть дни тогда были короче,Луна нам светила длинней!

Перед нею я робел. Она казалась какой-то недостижимой и космической.

Помню, сидели как-то с ней и Мариенгофами в «Медведе». Я глядел на нее и не мог оторвать глаз. Она отвечала мне своим загадочным и необъяснимо притягательным злато-карим взором. Вся какая-то неземная, нездешняя и недоступная.

– Я буду писать вам стихи, – робко сказал я ей.

– Такие же как Дункан?! – расхохотался Толя.

Я ничуть не смутился.

– Нет, ей я буду писать нежные…

Первыми стихами, которые я посвятил Августе, стали:

Заметался пожар голубой,Позабылись родимые дали.В первый раз я запел про любовь,В первый раз отрекаюсь скандалить.

Я почти совсем не пил в этот период и много работал. Я забрасывал Августу стихами и цветами, правда, на все мои ухаживания она едва отвечала и оставалась все так же холодна.

Не хочу я лететь в зенит,Слишком многое телу надо.Что ж так имя твое звенит,Словно августовская прохлада?

Но надо сказать, что она, в отличие от сонма других, никогда не лгала, что тоже любит меня, оставаясь в этом честной до конца. Да, ей льстило мое внимание, но как мужчина я был ей не нужен. Может, это и завлекло меня, кто знает. Она никогда не стремилась заполучить меня, охомутать, опутать, затащить под венец…

Однажды мы пошли на какой-то званый вечер. Куча народа, веселье, вино рекой. Августа все время задумчиво на меня смотревшая, вдруг предложила собравшимся:

– А давайте, пить вместо Есенина сегодня буду я!

Она видела, что иногда я с трудом сопротивляюсь уговорам моих «друзей». Идея эта мне понравилась. После каждого тоста Гутя под столом помогала мне переливать вино из моего бокала в свой. Вдруг перед нами выросла фигура Нади Вольпин, протягивавшей мне бутылку:

– Пей!

Я отстранил ее руку, поморщившись:

– Пей! – истерично закричала она.

Я встал. Внезапно она выплеснула вино прямо мне в лицо. Затем все тело ее пронзила судорога, и она упала на пол. Надя билась в припадке. Поднялся невообразимый шум, крики. Надю унесли. Я виновато поглядел на Августу. Лицо у нее было каменным с застывшим выражением ужаса и одновременно презрения. Я что-то пробормотал ей, но вечер был безнадежно испорчен. Конечно, Августа не могла знать, что Надя была беременна и приревновала меня.

Надя… Мне кажется, я помню ту ночь, в которую она зачала…

Вернувшись из Франции, я спешил свидеться со всем, напоминающим мне родину, и со всеми, дорогими моему сердцу подругами – Лидой, Надей, Женей, Галей… После кошмарных скандалов и ненасытной требовательной похоти Изадоры душа моя просила легкости, воздушности… необязательности…

Надю встретил я в какой-то из редакций. На радостях потащил ее в «Стойло». Она похорошела, посвежела и немного округлилась.

– Вот и хорошо: мне мягче будет, – усмехаюсь я в ответ на пошлую колкость Мариенгофа по этому поводу.

В «Пегасе», как обычно, застолье. Я много вспоминаю деревню свою, родителей, крестьянскую жизнь. Так хочется после многих месяцев молчаний поговорить с людьми, понимающими меня, мою тоску, мою любовь к России. Вспоминаю сурового деда, красавицу-мать. Заходит речь о стихах. Куда же без них?!

– Кто не любит стихи, вовсе чужд им, тот для меня не человек. Попросту не существует!

Да, это правда, стихи надо понимать и слушать не умом, а сердцем. Читаю «Москву кабацкую», потом перехожу на любовную лирику – читаю стихи, посвященные Гуте.

За столом тут же перешептываются, что-то скабрезничают.

– Говорят, на редкость хороша!

– Давненько говорят. Надолго ли хватит разговору?

– Не упустите, Сергей Александрович, если женщина видная, она всегда капризна. А уж эта очень, говорят, интересная…

Тут я не выдерживаю и, поморщившись, говорю:

– Только не в постели!

Да, действительно, Августа была настолько холодна ко мне, что распалить ее холодное нутро желанием никак не удавалось. Только зачем я вот так это ляпнул? Зачем так гнусно и мерзко обидел? Наверное, задели меня эти глупые шутки… То ли за себя обидно стало, что не ответила мне Гутя взаимностью…Да еще и Надя тут сидела…