Валентин Бадрак - 7 злых гениев, шокировавших мир Страница 29

Есть еще один любопытный нюанс, имеющий отношение к детским годам Сталина. Дочь Сталина Светлана рассказывала, что мать, бывало, сама колотила сына за проступки. Такие взаимоотношения в семье, где и мать, и отец достигали результата путем причинения физической боли, породили акцентуацию Иосифа на грубых насильственных актах по отношению к соперникам и конкурентам. Постоянная жажда испытывать завораживающее чувство власти над другими стала с некоторых пор корректировать поведение Иосифа. Детство дало ему несколько мощных раздражителей в виде стремления к чужой боли, желания мстить за любой акт несогласия и критики. Хуже всего, что эти раздражители были впущены в его подсознание на фоне вытеснения любви; хотя ему и окружающим казалось, что мать является бесспорным объектом любви Иосифа, на самом деле, рано развившиеся эгоцентризм и нарциссизм потеснили все, что не касалось его собственной особы. Это множество раз проявлялось в революционные годы и особенно в период диктатуры.

Крайне важным, если не одним из ключевых моментов становления Иосифа Джугашвили было приобщение к книгам. Хотя предпочтение на первых порах отдавалось грузинским авторам (а потрясение от книги Александра Казбеги привело даже к появлению псевдонима Коба), вскоре он, как и его товарищи по духовной семинарии в Тифлисе, оценил положительную сторону принудительной русификации. Русский язык дал сознанию Иосифа колоссальный объем пищи для размышления, причем на смену русским авторам и переводам популярных европейских писателей вскоре пришла и запрещенная литература, которая, естественно, пользовалась повышенным спросом у молодежи. Поэтому неудивительно, что на смену Руставели, Гоголю, Чехову, Гюго и Теккерею скоро пришли более чем прогрессивные произведения о французской революции и, наконец, труды Дарвина, Маркса и Ленина.

Закономерным кажется и эпилог учебы в семинарии. Джугашвили оставил учебное заведение, как только осознал, какие неожиданные перспективы открывает карьера профессионального революционера. Его подкупала свобода действий в организации нападений, его возбуждал кровавый террор, аргументированный необходимостью достижения равноправия сначала для обитателей отдельно взятого города, страны, а потом всей планеты. Это была удивительная идея, которая могла маскировать все – любые стремления, любую агрессию, любую жестокость. Это был масштаб, ради которого стоило рисковать, вгрызаться в глотки врагов и, если надо, уничтожать соратников. Это было такое поле деятельности, где повсюду распространяется власть инстинктов, которые безраздельно властвуют над разумом и диктуют свои законы. И это, ко всему прочему, был колоссальный, красиво аргументированный маневр: внедряясь в мировую сеть расползающегося марксизма, можно было легко расширить границы своих владений, перейти от маленькой Грузии к большой России. А может быть, выйти на европейский или даже на планетарный уровень влияния. Одно представляется бесспорным: представляя себя героем своего времени, Иосиф Джугашвили мыслил с размахом, масштабно, оперировал исполинскими категориями. Он стремился владеть, причем в своих тщеславных помыслах собирался владеть очень многим, потому твердо решил помалкивать о своих желаниях и планах в среде, где подавляющее большинство было озабочено более насущными задачами.

Приход Иосифа Джугашвили в лагерь революционеров стимулировался как суровой неотвратимостью унизительного социального положения, так и сильными психологическими установками на лидерство. Низкий социальный статус на фоне растущих амбиций и внушенной матерью уверенности в своих талантах был в сознании молодого Джугашвили самым мучительным грузом.

Учеба в духовной семинарии с почти тюремными правилами, жесткими ограничительными рамками, способствовавшими смирению, претила склонной к смуте натуре Сталина. В детстве познавший такие мощные раздражители, как физическая боль, насилие и доминирование в социальное группе, Иосиф Джугашвили уже не мог добровольно отказываться от поиска границ действия этих раздражителей. Поэтому когда в духовной семинарии он услышал о тайно действующих революционно настроенных кружках молодежи, то тотчас примкнул к ним. Первое время участие в этих замаскированных очагах свободы сводилось к отвержению существующего миропорядка и получению знаний об альтернативном развитии общества. Однако с появлением специальных знаний неуклонно возрастало и желание молодых людей принять участие в изменении мироздания, выделиться и занять новые позиции на социальной лестнице. Лидер по натуре, Иосиф Джугашвили тонко уловил, что эта деятельность в силу своих рисков, постоянной опасности и угроз может позволить ему выдвинуться и занять особое место в революционной иерархии. Растущая тревожность горца, затянутого в смирительную рубашку семинариста, требовала разрядки. Ему, с одной стороны, было необходимо поле для геройства и признания, а с другой – его подсознание, как сверхточный локатор, искало удовлетворения щемящего желания вновь почувствовать силу тех раздражителей, которые он вынес из раннего периода формирования своей идентичности. Засевшие глубоко в памяти, эти противоречивые ощущения тайно стремились к выходу наружу, возможному лишь в условиях адекватного восприятия поступков общественным мнением.

Революционное движение для молодого Джугашвили, его кипящего сознания сыграло роль своеобразного клапана: он нашел в нем и необходимые духовные символы, и революционный дух, и ориентиры на будущее в виде судеб признанных обществом борцов, которыми восхищались и из которых в общественном сознании лепили образы героев. На революционеров равнялись не только семинаристы. Тот же Ладо Кецховели, ранее высланный из Тифлиса за подрывную деятельность, стал путеводной звездой для многих из числа восприимчивой к новым политическим веяниям молодежи. Гибель этого несгибаемого грузина только подняла дух остальных, настроив на волну непримиримой борьбы. Но, борясь, Иосиф Джугашвили искал свое личное счастье. Идея перестройки миропорядка представляла интерес, но лишь в контексте личного возвышения и всеобщего признания, причем гораздо более широкого, чем у борцов типа Ладо Кецховели. Он не желал так легко сложить голову и искал иной путь, который бы привел к первенству в рядах единомышленников. Изворотливый ум Джугашвили уже выдвигал новые схемы возвышения, основанные на утверждении своей позиции лидера силой и агрессивным напором, направленным на своих же соратников. Ради перспективы возвышения он также не жалел сил и в приобретении марксистских знаний. Когда необходимость борьбы диктовала свои условия, он мог сосредоточиться и впитывать в себя новые знания, ведь это было его оружие в борьбе за первенство среди своих. Действительно, стоит признать высокий уровень организованности молодого человека. Уже через несколько лет после присоединения к революционному течению он овладел завидными знаниями по теории марксизма, детально познакомился с трудами Ленина, Плеханова и ряда других «апостолов революции». Он без раздумий оставил семинарию и активно включался во все революционные проекты, которые сулили признание. Публичная «просветительская» деятельность в среде рабочих, участие в выпуске газеты «Брдзола», постоянные выступления в кружках стали неотъемлемой частью продвижения в вожаки.