Р. Сементковский - Отто Бисмарк. Его жизнь и государственная деятельность Страница 29

Впрочем, сколько-нибудь дальновидные государственные люди и публицисты задолго до этой речи, до обнародования в конце 1887 года договора о тройственном союзе, предусматривали, к чему приведет Бисмарка тактика, которой он придерживался с 1875 года. Недовольный Россией, он всячески старался дать ей почувствовать свою сильную руку. Заключив в 1879 году союз с Австрией, он стремился поочередно присоединить к этому союзу все другие государства, не тяготевшие ни к Франции, ни к России. Румыния, Сербия, Греция, Турция, Испания, Англия, Швеция и Норвегия прямо или косвенно приглашались присоединиться к “лиге мира”. Представители всех этих государств совершали паломничество в Берлин, желая по возможности дороже продать свою дружбу германскому имперскому канцлеру. Делая вид, что он поддерживает дружественные отношения с Россией, он на деле собирал против нее все доступные ему силы и, где не мог заручиться прямым союзом, старался по крайней мере обеспечить за собой дружественный нейтралитет. Уже в самом факте заключения этой “лиги мира” содержался скрытый вызов по адресу России, потому что она выставлялась державой, склонной прибегнуть к оружию. Наша дипломатия отвечала на весь этот поход Бисмарка молчанием, бездействием. Возник опасный болгарский кризис, во время которого нашей дипломатии пришлось иметь дело с соединенными силами Австрии, Турции, Англии и Италии при вполне безучастном на вид отношении Германии. В то время как Россия лишалась плодов кровопролитной войны на Балканском полуострове, Бисмарк продолжал повторять свою стереотипную фразу о “костях померанского гренадера”. Для всех, однако, было очевидно, что если бы он этой фразы не повторял, если бы он дал почувствовать, что в случае надобности Германия станет на сторону России, то болгарская передряга разыгралась бы совершенно иначе. Россия и на этот раз промолчала, как бы мирясь со своей неудачей в Болгарии. Но игра Бисмарка была слишком уж очевидна. Пруссия продолжала усиленно вооружаться и, потребовав от рейхстага увеличения мирного состава армии на 40 тысяч человек, вслед за тем внесла новый законопроект о ландвере и ландштурме, увеличивающий численность германской армии в военное время на 500 тысяч человек. Одновременно шли такие же усиленные вооружения и в Австро-Венгрии. При таких обстоятельствах состоялся приезд императора Александра III в Берлин. До чего дошел задор Бисмарка в этот момент, можно судить по следующему факту. Свиданию предшествовал рьяный поход всех германских официозных газет против финансов России: Россия выставлялась на краю банкротства, немецким капиталистам предлагалось во что бы то ни стало отделаться от русских бумаг, которые за два года перед тем, во время афганского кризиса, когда Бисмарк рассчитывал втянуть Россию в войну с Англией в Средней Азии, выставлялись его официозами и им самим ценностями вполне солидными; мало того, перед самым приездом императора Александра III в Берлин последовало запрещение германскому имперскому банку выдавать ссуды под русские бумаги; результатом же всего этого было понижение нашего вексельного курса до полтинника за рубль. Вот при какой обстановке Бисмарк устроил свидание с русским императором. Аудиенция продолжалась полтора часа. Бисмарку были предъявлены подложные документы, в которых заключались указания на истинную роль, сыгранную им в болгарском вопросе. Он удовольствовался установлением подложности этих документов. Вот все, что известно о состоявшемся свидании. Но вслед за тем появилась в “Русском инвалиде” статья, в которой заявлялось, что России “не страшны силы всей лиги мира”. Это было первое официальное признание с русской стороны острого характера международного кризиса. В ответ на эту статью князь Бисмарк произнес в рейхстаге, защищая законопроект об увеличении германской армии на 500 тысяч человек, упомянутую уже речь, которую можно назвать его лебединой песнею. В этой речи он заявлял, что Германия может выставить “против Франции и России по миллиону вполне обученных и прекрасно вооруженных войск” и что она “никого, кроме Бога, не боится”. Дальше, по пути угроз, идти было нельзя, и надо признать, что если Германия избежала войны с Россией после страшных войн, которые она вела с Австрией и Францией, то она этим обязана во всяком случае не Бисмарку.

25 января (6 февраля) 1888 года Бисмарк произнес свою грозную речь, а 26 февраля (9 марта) императора Вильгельма I не стало. Для Бисмарка настали, как он сам выразился, “самые трудные дни в его жизни”. Это чистосердечное признание крайне характерно для уяснения взгляда Бисмарка на государственное дело. Казалось бы, что самыми трудными днями для него должны бы быть те моменты, когда Пруссии угрожала война с Австрией и Францией, когда решалась судьба Германской империи; теперь же Германия была объединена, серьезным опасностям ее единство не подвергалось, смертельная болезнь Фридриха III, как она ни была прискорбна в других отношениях, менее всего огорчала самого Бисмарка, потому что взгляды этого несчастного монарха диаметрально расходились со взглядами Бисмарка, престолонаследие было вполне обеспечено – значит, все обстояло сравнительно благополучно, – и тем не менее, Бисмарк признает стодневное царствование Фридриха III “самыми тяжелыми днями” в своей жизни. Все могли ожидать, что Бисмарку придется выйти в отставку. Фридрих III, когда был кронпринцем и тотчас по вступлении на престол, неизменно заявлял о своем твердом намерении управлять страной в строго конституционном духе. Манифест нового императора был составлен без участия канцлера, и ему официально предлагалось только принять к сведению и руководству “те начала, которые императором предначертаны”. Бисмарк чувствовал, что бразды правления ускользают из его рук, и не особенно рассчитывал на сына Фридриха III, проявлявшего, несмотря на свою молодость, большую решительность. Недаром Бисмарк о нем говорил; что “он сам будет своим канцлером”. Болезнь Фридриха III была слишком серьезна, чтобы он мог приступить к каким-нибудь решительным правительственным мероприятиям. Тем не менее в Германии повеяло новым духом. Все, однако, знали, что дни столь симпатичного монарха сочтены. Взоры обращались на наследника престола, и тот, по-видимому, не намеревался отступать от заветов своего дела и, между прочим, не хотел расставаться и с Бисмарком. Ходили слухи о воинственности Вильгельма II, и опять-таки чрезвычайно характерно для Бисмарка то обстоятельство, что в этой воинственности молодого монарха общественное мнение усматривало верную гарантию того, что Бисмарк останется у власти. Но, как вскоре обнаружилось, толки о воинственности Вильгельма II не оправдались. Он вовсе не проявлял склонности продолжать агрессивную политику своего канцлера, выразившуюся так ярко в возгласе: “Мы, немцы, никого, кроме Бога, не боимся”. Тотчас по вступлении на престол молодой император попытался дать более миролюбивое направление политике германского правительства. Подобно своему отцу, он заявил о твердом своем намерении управлять страной конституционно, удовлетворить справедливые требования рабочего люда, устранить острый кризис в отношениях с Россией. Таким образом, между программою нового монарха и программою его канцлера обнаружилось существенное разногласие. Бисмарку пришлось публично признать, что он новому императору “не импонирует”. Но в сущности шансы канцлера были гораздо хуже: он сам не отдавал себе отчета, что даже при лучшем желании императора он мог оставить его во власти только в том случае, если Бисмарк признает свою политику ошибочной и вместе с тем будет впредь гораздо уступчивее. Действительно, продолжать политику германского канцлера по отношению к России значило довести дело до войны; продолжать политику Бисмарка по отношению к рейхстагу значило окончательно лишиться в нем правительственного большинства; продолжать политику Бисмарка в сфере экономической значило нанести народному хозяйству непоправимый вред, ибо, несмотря на таможенные пошлины, привоз превышал уже отпуск на 800 миллионов марок, отпускная торговля Германии пришла в явный упадок, а между тем привоз земледельческих продуктов все усиливался, несмотря на пресловутые хлебные пошлины; продолжать политику Бисмарка по отношению к социалистам, как мы видели, также не было возможности.