Ираклий Андроников - Лермонтов. Исследования и находки Страница 3

Совсем не так понимали эти строки современники Лермонтова. Приятель поэта Павел Гвоздев, юнкер, сочинивший «Ответ М. Ю. Лермонтову на его стихи «Смерть Поэта» вскоре после гибели Пушкина – 22 февраля 1837 года – писал:

Не ты ль сказал: «есть грозный суд!»И этот суд – есть суд потомства[18].

«Суд потомства», восстание, революция… Толкование этих строк могло быть только одно. И Николай I с Бенкендорфом именно так их и поняли.

«Бесстыдное вольнодумство, более чем преступное», – написал про эти стихи шеф жандармов. «Приятные стихи, нечего сказать, – отвечал ему император. – …Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону»[19].

И судьба поэта предрешена!

Никогда ни в одной из литератур мира не бывало примера, чтобы один великий поэт подхватил знамя поэзии, выпавшее из руки другого, чтобы нести его по завещанному пути и сам пал бы на поединке с теми же силами. Смерть Пушкина и рождение Лермонтова-трибуна неразделимы.

2

Удивительное стихотворение! По силе, смелости, злободневности, исторической значимости, новизне формы!

Первые строки – мысли вслух, раздумье, попытка осознать совершившееся. Затем – внезапное обращение:

Не вы ль сперва так злобно гнали?..Что ж? веселитесь…

Обращение – к кому? Кто это «вы»?

Читатель должен сам угадать, о ком и о чем идет речь, кто «он», кто «они». Он не мог понять, на что он подымал руку.

И он убит. Он вступил в свет. Они надели на него терновый венец. Его последние мгновенья отравлены. Он умер… И опять: «Вы…»! Но теперь это обращение уже развернутое: потомки подлецов, рабы, жадная толпа, царедворцы, палачи, наперсники разврата, черная кровь.

Ни одного имени! Предыстория предполагается известной. Обстоятельства, при которых погибает поэт, – тоже. И тем не менее все понятно! Не только современникам, но и нам, хотя уже идет второе столетие. Вот что такое – значимость темы!

Существует распространенное мнение, что вещь, новаторская по существу и по форме, недоступна восприятию современников, что правильно может оценить ее только будущее.

«Смерть Поэта» не согласуется с этой концепцией. Лермонтову не пришлось ожидать одобрения потомства. Современники, разделившие с ним скорбь о Пушкине, высоко оценили эти стихи в те самые дни, когда они стали распространяться по городу. Уже через несколько дней строки из «Смерти Поэта» входят в повседневную речь, цитируются в дружеских письмах, экземпляры стихотворения пересылаются из Петербурга в Москву, в Псков, в Симбирск, в Казань, в Париж, в село Михайловское… Это те, что знаем мы: адресов было неизмеримо больше…

«Стихи Лермонтова прекрасные», – записывает в дневник А. И. Тургенев 2 февраля 1337 года[20].

«Из появившихся стихов на его смерть, – уведомляет Н. И. Любимов М. П. Погодина 3 февраля в письме о Пушкине, – замечательнее прочих Лермонтова»[21].

«Я сейчас получил стихотворение на См<ерть> Пуш<кина>, написанное одним из наших однокашников, лейб-гусаром Лермонтовым, – сообщает М. И. Ханенко неустановленному лицу. – Оно написано на скорую руку, но с чувством. Знаю, что будешь рад, и посылаю его тебе, прочтите с Петром Д<емьяновичем> и вспомните нас» (5 февраля)[22].

«Для чего не последовал он влечению своего сердца», – обращается А. И. Тургенев к П. А. Осиповой 10 февраля, вернувшись из Михайловского, куда ездил хоронить Пушкина. И перефразирует строчку Лермонтова: может быть, «звуки чудных песен» еще бы не замолкли! «Я уверен, что они и вам так же понравятся, как здесь всем почитателям и друзьям поэта»[23],– добавляет он, прилагая к письму стихи.

«…многоглаголанье и многописание, – отвечает ему П. А. Осипова, – все выйдет к чему теперь рыданья и жалкий лепет оправданья. Но ужас берет, когда вспомнишь всю цепь сего происшествия»[24].

«Они так хороши по своей правдивости и по заключенному в них чувству, что мне хочется, чтобы ты их знал»[25],– обращается С. Н. Карамзина к брату Андрею Карамзину 10 февраля, направляя в Париж стихи Лермонтова.

«Посылаю стихи, кои достойны своего предмета, – уведомляет А. И. Тургенев псковского губернатора А. Н. Пещурова 13 февраля. – Ходят по рукам и другие строфы, – продолжает он, – но они не этого автора и уже навлекли, сказывают, неприятности истинному автору»[26]. Заметим: первое упоминание о прибавлении к стихам находится в письме от 13 февраля. 17-го о нем пишет Александр Карамзин, сообщая, что читал стихотворение «гусара Лерментова», «по-моему прекрасное, – замечает он, – кроме окончания, которое, кажется, и не его»[27].

28 февраля стихотворение направляется в Париж – декабристу Н. И. Тургеневу, с присовокуплением «преступной» строфы, которую А. И. Тургенев узнал «после самих стихов»[28].

«Как это прекрасно, Катишь, не правда ли, – восклицает подруга Е. Ф. Тютчевой, М. Степанова, вписывая ей в альбом стихотворение Лермонтова. – Но, пожалуй, чересчур вольнодумно»[29].

Первоначальный текст стихотворения встречает единодушное одобрение. Прибавление к стихам настораживает читателей, даже таких, казалось бы, независимых в своих мнениях о верхушке великосветского общества, как Александр Николаевич Карамзин. Но ни у кого решительно не возникает разноречия в том, кому адресована строфа, получившая наименование «преступной».

«Мишынька по молодости и ветрености, – убивается бабка поэта Е. А. Арсеньева, – написал стихи на смерть Пушкина и в конце написал не прилично на щет придворных»[30].

«Здесь носится слух, – вписывает в дневник саратовский гимназист А. И. Артемьев, – будто какой-то капитан написал стихи на смерть А. С. И зацепил там вельмож»[31].

Всем ясно – Лермонтов бросил вызов именитой знати, самым высокопоставленным сановникам в государстве, любимцам царя.

3

Но от кого знает Лермонтов о ненавистниках Пушкина, об анонимных письмах, о душевных страданиях поэта, которые отвлекают его от занятий поэзией?

Арестованный за распространение стихов Святослав Афанасьевич Раевский пытается объяснить возникновение стихов городскими слухами о безымянных письмах, возбуждавших ревность Пушкина и…

Тут следует обратить внимание на удивительную осведомленность автора показаний:

«…мешавших ему заниматься сочинениями в октябре и в ноябре (месяцы, которые, по слухам, Пушкин исключительно сочинял)»[32].

Нет, не по слухам известно все это Лермонтову, а через него Святославу Раевскому. Это известно из разговоров с людьми, хорошо знавшими Пушкина, постоянными его собеседниками. Мы назвали Краевского и Владимира Одоевского.

Да. Несомненно. Но, кроме них, были другие.

Прежде всего надо назвать знакомую Лермонтова, имя которой в лермонтовской литературе упоминалось только однажды – в одной из моих газетных статей. Хотя сведения о ее знакомстве с Лермонтовым появились в начале века.

Это Екатерина Алексеевна Долгорукая (1811–1872) – дочь историка и археографа Алексея Федоровича Малиновского, директора московского архива иностранных дел, у которого служили «архивные юноши», упомянутые в «Евгении Онегине».

«Княгиня получила отличное книжное образование, – пишет о Е. А. Долгорукой издатель исторического журнала «Русский архив» П. И. Бартенев. – …Впоследствии она подружилась с Лермонтовым, товарищем ее мужа князя Ростислава Алексеевича по службе их в Царскосельском лейб-гусарском полку, и с Пушкиным, супруга которого была московскою подругою ее молодости. Лермонтов раскрывал перед ней тайны души своей, а от умиравшего Пушкина не отходила она по целым часам и, стоя на коленях у его ложа, слышала его последние заветы жене и друзьям… Под очарованием ее беседы пропадало впечатление внешней невзрачности, и с нею можно было проводить целый ряд часов достопамятных»[33].

«Женщина необыкновенного ума и многосторонней образованности, – добавляет П. И. Бартенев в другом примечании, – ценимая Пушкиным и Лермонтовым (художественный кругозор которого считала она шире и выше пушкинского)»[34].

И снова:

«Покойная княгиня Е. А. Долгорукая, женщина отличного образования и душезнания, передавала мне, что Лермонтов в запросах своих был много выше и глубже Пушкина»[35].

Это суждение современницы очень существенно: у нас больше характеристик, оставленных врагами поэта. И не так уж много в мемуарной литературе о нем таких смелых и восторженных отзывов.