Вера Калмыкова - Пабло Пикассо Страница 3

В таком интеллектуально и эмоционально насыщенном котле и варился юный Пабло Руис. Однокашники приняли его доброжелательно, хотя испанцы ревностно относились к «чужакам»: каталонцы – к андалузийцам, арагонцы – к кастильцам и наоборот. Его несомненные качества лидера были замечены и оценены по достоинству. Невысокий, крепкий, черноглазый, он и здесь вскоре стал всеобщим заводилой. У него появилось несколько преданнейших друзей, например 19-летний Мануэль Пальярес из Арагона. Старший товарищ восхищался профессиональными успехами Пабло и в ответ знакомил его с радостями взрослой мужской жизни. С его легкой руки Пабло впервые оказался в публичном доме, что неожиданно оказало продуктивное влияние на его творчество. Недаром множество произведений Пикассо, в частности знаменитое полотно «Авиньонские девушки», изображают обитательниц борделей. Эротическая активность пробуждала в нем творческую энергию.

Однако в жизни юного Пабло появилось и настоящее чувство. Его возлюбленная Росита дель Оро была артисткой цирка, звездой многочисленных представлений, а он, в сущности, еще оставался мальчишкой. Она была старше на несколько лет, но какое это имело значение, если он был так обаятелен, так полон сил? Жизнь била в нем через край. Любовная связь Роситы и Пабло продлилась около шести лет.

Пальярес вспоминал: «Пикассо был необыкновенно яркой личностью. Симпатичный подросток, более способный, чем другие ученики, которые были старше его на пять или шесть лет. Его способности, быстрота руки поражали окружающих; он схватывал все на лету. То, что объясняли преподаватели, его мало интересовало, создавалось впечатление, что он их игнорирует. Он обладал исключительной наблюдательностью, на улицах, в кафе он все замечал и мог это воспроизвести несколько месяцев спустя…

…Порой он был очень взвинчен. Иногда мог часами молчать. Он никогда не был экспансивным; часто взрывался, но очень быстро брал себя в руки. Он ощущал собственное превосходство над окружающими, но не подчеркивал этого; мог внезапно погрузиться в меланхолию, как будто думал о чем-то грустном, при этом его лицо становилось мрачным, а глаза печальными…

В пятнадцать лет ни характер, ни поведение не соответствовали мальчику его возраста. Он слишком рано повзрослел…».[2]

Да, повзрослел, да, умел много больше соучеников и кое-кого из преподавателей, но не считал возможным отбросить академическую школу, столь полезные, по его мнению, занятия. И по-прежнему рисовал везде и всюду все, на что падал глаз.

Отец снял для него мастерскую, правда, на взгляд сына, слишком близко к дому – дон Хосе появлялся здесь в любое время и засыпал юношу советами, в которых тот не нуждался. И хотя Пабло не пребывал от ситуации в восторге, все же он прислушивался к тому, что говорил Руис-старший. И когда тот посоветовал сыну написать религиозную картину, он согласился. Один из коллег дона Хосе, Гарнело Альда, преподаватель Школы изящных искусств и тоже андалусец, специализировался в религиозной живописи. В его мастерской и было написано «Первое причастие». Увидев эту работу на художественной выставке 1896 г., настоятельница женского монастыря заказала молодому художнику несколько картин, увы, утерянных в 1909 г., во время религиозных волнений. В конце 1890-х гг. Пабло создал довольно много произведений на сюжеты Святого Писания. И позже, в духе времени объявив себя атеистом, он будет обращаться к евангельской теме. Писал он и другие полотна в духе реализма конца столетия. Работа «Наука и Милосердие» на Национальной выставке в Мадриде в 1897 г. была отмечена почетным дипломом, а в Малаге – золотой медалью. Так Пабло обрел признание.

Королевская академия

Честолюбивые мечты влекли Пабло в Мадрид, в Королевскую академию Сан-Фернандо, наиболее престижную в Испании. Он поступил туда отчасти благодаря тому, что показал блестящие результаты, отчасти – потому что в приемной комиссии оказался Муньос Дегрен, давний друг дона Хосе. В середине октября 1897 г. Пабло прибыл в испанскую столицу, где ему предстояло пробыть 8–9 месяцев.

«Зачем я поехал туда?!» – этот риторический вопрос он задавал себе позже. Академия ничего не могла ему дать. Он все уже умел, ему стало отчаянно скучно, и он вскоре перестал посещать занятия, о чем дон Муньос тут же, клокоча от ярости, уведомил Руиса-старшего. Родственники из Малаги, узнав о таком безобразии, перестали выплачивать дерзкому мальчишке содержание. Лишь отец продолжал материально поддерживать Пабло.

«…Затхлая атмосфера, царившая в этом официальном центре художественной жизни страны, консерватизм профессоров, их враждебное отношение ко всему новому, что появлялось в искусстве, быстро отбили у талантливого художника охоту продолжать академическое образование» [1, с. 11].

Чтобы как-то оправдать свое пребывание в Мадриде, Пабло еще с одним товарищем занимался копированием полотен старых мастеров. Посчастливилось ему съездить и в Толедо, где он видел произведения Эль Греко. Но больше Мадрид ничего ему дать не мог.

В июне 1898 г. Пабло вернулся в Барселону.

Пикассо начинается

По возвращении Пабло вместе с верным другом Пальяресом отправился в Хорту, где прожил несколько месяцев, а точнее, до середины февраля 1899 г., на лоне дикой природы. Он много работал (к сожалению, все значительные произведения этого периода утрачены). Несомненно, что Хорту он воспринял как утерянный рай, и там оформилась его тяга к простоте и лаконизму, ставшая отличительной чертой его зрелой манеры. Но еще важнее другое: он окреп морально и с того момента точно знал, чего хочет от жизни в искусстве.

Отказавшись возвращаться в барселонскую школу, он снял крошечную комнату в доме № 1 на улице Эскудильеро Бланко и объявил отцу, что хочет выбрать себе имя. Не Руис – слишком распространенная фамилия. Пикассо. От отцовской фамилии остался инициал «Р.»: «П. Р. Пикассо». Безусловно, отец был глубоко расстроен, но что он мог поделать?..

Зимой 1899 г. Пикассо познакомился с Хайме (Жайме, Жауме) Сабартесом, который стал его преданным другом и пожизненным секретарем (сконч. в 1968 г.). Вот как вспоминал Сабартес: «Полдень. Пабло, стоящий в углу коридора, ведущего в его крошечную комнату-ателье, усиливает мое замешательство своим пристальным взглядом. Покидая его, я поклонился, пораженный исходящей от него магической силой. Это восхитительная власть короля-мага, дарящего сюрпризы и вселяющего надежду». Чуть позже, в 1901 г., Пикассо написал картину «Кружка пива», на которой изображен Хайме. «Сабартес сидит за столом на фоне зеленой стены. Впрочем, можно лишь очень условно назвать столом систему параллельных мазков светло-голубой краски. Они воссоздают лишь некую плоскость, на которой стоит пивная кружка и лежат руки человека. Также мы очень условно можем назвать зеленый плоский фон стеной, темное синее пятно – одеждой, а несколько синих, зеленых и фиолетовых мазков – волосами Сабартеса… Цвет, линия, контур не столько изображают реальные предметы, сколько раскрывают перед нами душевное состояние человека: его печальное одиночество, сосредоточенность в себе, погруженность в глубокие безрадостные раздумья. Это портрет не лица, а скорее души человека» [1, 20]. Сам Сабартес отреагировал так: «Разглядывая себя самого на полотне, я понял, что именно вдохновило моего друга, – это был весь спектр моего одиночества, увиденный извне».

Но привлекало в Пикассо конечно же жизнелюбие, а не обостренные болезненные ощущения. От молодого художника действительно исходил, как говорили в то время, магнетизм – невероятное обаяние и притягательность. Весной 1899 г. друзья Пикассо, братья Кардона, художник и скульптор, ввели его в круг завсегдатаев артистического кафе «Четыре кота», самого модного места Барселоны. Он и здесь довольно скоро стал лидером, а впоследствии, уже в Париже, его приятели-сверстники, завсегдатаи «Четырех котов», составили знаменитую «банду Пикассо».

Пабло работал не покладая рук. Традиционные для его творчества корриды перемежались сюжетами из жизни обездоленных, обреченных людей. Всеобщий любимец, в общем, довольно благополучный человек, исполненный жизненной силы, он обладал неожиданной повышенной чувствительностью к чужому горю.

В начале 1900 г. Пабло снял помещение в доме № 17 на улице Риера-де-Сант-Жоан, в котором вместе с новым другом, художником Карлесом Касаджемасом, оборудовал мастерскую. Состоятельный Касаджемас оплачивал аренду помещения, что Пикассо принимал как должное. По воскресеньям в квартире родителей Карлес собирал богему, и изысканные развлечения молодых людей доставляли Пикассо удовольствие. Однако главным было желание профессионального роста.

В этот период Пабло занялся гравюрой. Уже на первых порах его постигла неудача: при тиражировании изображение отпечатывается зеркально, и у Пикассо получился пикадор-левша, чего художник конечно же никак не желал; раздосадованный, он оставил гравюру на несколько лет.