Григорий Бакланов - Южнее главного удара Страница 3

Разошлись за полночь. Прощаясь с пехотным капитаном, Беличенко задержал его руку в своей руке. Если с рассветом немцы начнут наступать, первый удар им обоим принимать на себя.

- Ну, будем знакомы,- сказал он дружески.

Тот взглянул на него, многоопытный, спокойный человек, без слов понял. И они пожали друг другу руки.

Тем временем Тоня, поджидая Беличенко, стояла в траншее. На передовой изредка постреливали. Винтовочный выстрел, как по воде, гулко раскатывался в морозном воздухе. А когда замирал, становилось пустынно и глухо. Одна стена траншеи была в тени, другая казалась пыльно-серой, почти белой. Тоня смотрела на голые деревца посадки, неширокой полосой уходившей вдаль, и думала о матери. Она вспоминала ее такой, какой видела в последний раз.

Тоня была уже в армии, и часть их должны были вот-вот отправить. И она с утра, волнуясь, что мама не успеет прийти, все выбегала к запертым воротам. Был первый теплый весенний день, на противоположной, солнечной стороне мыли стекла в домах, и мальчишка лет шести с зеркалом в руке пускал зайчика в окно знакомой девочки. Вдруг Тоня увидела мать.

Она шла по солнечной стороне в своем лучшем темно-синем шерстяном платье с белым, пожелтевшим от многих стирок и утюга крепдешиновым воротничком. Кругом все было весеннее, мокрое, все блестело, с громом рушился в водосточных трубах лeд, а она тихо шла в этом зимнeм платье и смотрела перед собой потухшими глазами. И с болью за каждую ее морщинку Тоня увидела, как она постарела - совсем, совсем старая уже. И этот воротничок она выгладила и пришила не для себя, а чтобы произвести хорошее впечатление на новых Тониных знакомых. Тоня хотела окликнуть ее - в горле были слезы. Она видела, как мать остановилась, расспрашивала кого-то из офицеров и улыбалась все с той же целью, чтобы для Тони произвести на него хорошее впечатление. А глаза ее оставались безжизненными.

Она постарела так за последний год, пережив одну за другой сразу две смерти: сначала отца, потом Алеши.

Никогда не забыть, как они обе провожали Алешу на фронт. На вокзале мать, совершенно потерявшаяся, все целовала его круглую, остриженную под машинку, колючую голову, словно этим думала уберечь. А Тонe было стыдно чего-то, она оглядывалась и говорила быстро:

- Ну, мама, ну, неловко же... Люди кругом... Ты eго конфузишь...

Как это глупо, как стыдно сейчас!

Алеша даже не доехал до фронта: их эшелон разбомбили по дороге. Товарищ, которого привезли в госпиталь, рассказал, что осколок попал Алеше в голову. "Вот сюда",- он показал пальцем.

Там у Алеши с детства была коричневая родинка.

С этих пор маму уже нельзя было взволновать ничем, жизнь шла мимо нее. И когда Тоня сказала, что уходит на фронт, она прощалась с ней покорно и тихо, не надеясь уже дождаться возвращения дочери.

Будут ли у них еще разлуки? Быть ли новой встрече? Или это уже навсегда останется в памяти, как мама шла к ней по солнечной стороне в своем темно-синем зимнем платье и смотрела перед собой потухшими глазами?..

...- Стой! Кто идет? - раздался оклик часового.

Тоня вздрогнула.

- Как же это я тебе за километр буду кричать пароль? - подойдя, вразумительно спрашивал Беличенко.- Ты подпусти, чтоб штыком до горла достать, и - "Стой! Кто идет?"

Часовой молчал.

- Недавно призван?

- Третий месяц пошел.

Тоня вернулась в землянку. Свечи уже погасли, фитиль одной из них утонул в растопленном стеарине, и догорающий огонек светился синей искрой.

Наконец вошел Беличенко.

- Здравствуй, Тонюшка,- сказал он: впервые за весь день они остались вдвоем.

Она подошла к нему, с силой взяла его лицо в свои руки и, нагнув, всматривалась тревожно.

-- Ты что? - ласково удивился он.

Она все смотрела на него молча.

- Так вдруг страшно стало... потерять тебя... И, зажмурясь, крепко прижалась к его теплым, горьким от табака губам своими холодными губами.

А Богачев в это время, сидя перед зеркалом, взбивал помазком мыло в алюминиевой чашечке. Такая у Богачева привычка: если выпьет крепко, непременно садится бриться с одеколоном. Подвернув воротник гимнастерки внутрь, он долго мылил лицо. Взял опасную бритву, сощурясь, осмотрел лезвие на огонь свечи. И когда брился, рука твердо водила бритвой по щекам, холодные глаза трезво смотрели в зеркало. Вдруг усмехнулся. Он вспомнил, как сейчас шел по траншее, а Тоня стояла, и он ничего не сказал ей, только оглядел насмешливо, пыхнул папироской и прошел мимо. Это он правильно сделал, что ничего не сказал.

Вообще в жизни девчата любили Багачева, он не мог обижаться. Любили за его легкий характер, за то, что был он не жаден ни на чувства, ни на деньги, И еще потому любили, быть может, что ни одной из них не удалось привязать Богачева всерьез. Он относился к ним снисходительно. И они никогда не винили его ни в чем. Между собой ссорились, а на него не обижались.

А вот с Тоней как-то все не так получалось. Она звала его "Петя Богачев", "товарищ лейтенант". До слез cмеялась, когда он начинал рассказывать про фрицев: "Ох, бедная будет та, кто за тебя замуж пойдет". Богатев однажды к слову спросил:

- А ты, значит, бедной быть не желаешь?

- Не хочу, Петя, еще как не желаю!

На следующий день - они тогда стояли на Донце, и пехота долго не могла взять "языка" - Богачев, никому но сказав ни слова, спихнул в реку бревно, придерживаясь за него рукой, поплыл под водой по течению вниз. На вторые сутки вернулся босой, мокрый по шею, притащил на себе чуть придушенного немца. Три дня после этого пил с разведчиками, из землянки неслись песни, и даже от дыма из трубы пахло спиртом. Проходя мимо, Тоня видела: поставив хромовый сапог на край нар, одной рукой картинно опершись о колено, Богачев другой дирижировал. А через неделю, ночью, вместе с рассудительным Горошко притащил Богачев от немцев пулемет и патефон с пластинками. И еще несколько раз по ночам лазал он к немцам, рисковал, добывал сведения, приносил оружие и документы немецких солдат, без шума убитых им. Тоню как будто не замечал совсем.

Но однажды за выпивкой арттехник дивизиона по дружбе стал шептать ему в ухо:

- Ей майора нужно. А ты звездочками нe вышел. Или подполковника сразу,но произнес это раздельно: "под полковника" - и захохотал, намекая на известный анекдот.- Ты меня слушай, я в этих делах черта съел...

Богачев слушал, крепким ногтем большого пальца ковырял доску стола. Глаз не подымал. Вдруг левой рукой взял арттехника за подбородок, не размахиваясь, коротко ударил в лицо. Того отливали водой.

За "языка" получил Богачев орден, а с Тоней осталось все по-прежнему. Прошло время, и опять он развлекал ее веселыми историями, она смеялась до слез, и даже повeрилось Тоне, что теперь они стали настоящими друзьями. Потом друзей стало трое - батарею принял новый комбат капитан Беличенко. Богачев первый по Тониным глазам, совсем не таким, какими она смотрела на него, понял, кто из троих лишний. Но Беличенко он остался другом.