Чернов - Лев Иванович Гумилевский Страница 3

Последним напоминанием о Петровской эпохе на пути к месту службы был «дедушка русского флота» — деревянный бот, найденный молодым Петром в подмосковном Измайлове. Теперь этот бот бережно хранили в каменной беседке возле самого здания Монетного двора…

Живые страницы русской истории следовали за молодым технологом и за порогом здания, на самом производстве.

В цехах Чернов чувствовал себя на месте. Правда, применявшиеся для чеканки монет сплавы не представляли интереса для Дмитрия Константиновича. Способ обработки меди, серебра и золота был давно известен, рецепты сплавов проверены тысячу раз. Помощнику главного технолога оставалось только следить за весом составных элементов и смотреть — с отцовскими серебряными часами в руке — за тем, как соблюдались заданные условия и сроки остывания сплава.

Сплав должен был обладать тягучестью, звонкостью и вязкостью, чтобы принимать самые тонкие черты штемпеля и сохранять отпечаток на долгий срок. Грозным врагом всякого сплава является ликвация, или сегрегация, — это процесс образования химической неоднородности в застывающем сплаве или результат этого процесса в застывшем сплаве. Ликвация искажает ожидаемые свойства сплава, и испорченный металл идет в переплавку.

Требования, предъявляемые к сплаву, контролировались на каждом этапе производственного процесса: в полосах, в кружках — взятием проб, вызваниванием — на железных листах — золотых и серебряных монет. Брак и отходы возвращались в переплав. Отобранные и сосчитанные кружки в холщовых мешочках отправляли в печатную палату.

Студенты Технологического института знали, что печатный рычажный станок изобрел русский горный инженер Николай Неведомский в 1811 году. Но здесь, в печатной палате, он назывался печатным прессом Ульгорна. Воспользовавшись идеей и конструкцией русского инженера, Ульгорн при содействии берлинского механического завода усовершенствовал станок и стал снабжать им все монетные дворы. В Петербурге на чеканке монет стояло по нескольку отдельных прессов. Каждый пресс был рассчитан на монету одного размера.

Все шло своим обычным, налаженным ходом. Но внимание молодого технолога привлекло маленькое происшествие, случившееся вскоре в печатной палате. Оно побудило его к статистическим наблюдениям, размышлениям и исследованиям.

Штамповщик, проработавший у одного из прессов не один год, снял со стального вертикально движущегося стержня штемпель и вместе с только что отпечатанной им трехкопеечной монетой принес помощнику технолога. Оттиск на монете едва значился, штемпель из закаленной стали имел посредине трещину.

— Только что поставил, двух дней не работал, — показывая на своей широкой ладони штемпель и монету, говорил огорченный рабочий. — Буду ставить новый, надолго ли?

Рассматривая штемпель и монету, Чернов спросил:

— Сколько оттисков вы обычно делаете каждым штемпелем?

— Пять-семь тысяч… Этот не сделал и тысячи, — охотно отвечал штамповщик. — Бывают и такие, что выставляют до ста тысяч и больше. У меня в ящике есть один, выставивший сто двадцать пять тысяч. Нарочно храню его… Музейная редкость!

Штамповщик принес завернутый в старый холщовый мешочек штемпель, развернул, подал Чернову. Видя, что молодой технолог рассматривает его с большим любопытством, рабочий, тронутый вниманием, предложил Дмитрию Константиновичу:

— Хотите, подарю вам его?

Поколебавшись, Чернов принял подарок:

— Спасибо, подумаем, в чем тут дело!

Говорят, что, узнав об открытиях Эрстеда, Араго и Ампера, великий английский ученый Майкл Фарадей положил себе в карман магнит и стал носить его с собой, чтобы он постоянно напоминал ему о новой всемирной задаче: «превратить магнетизм в электричество».

Магнит Фарадею пришлось носить девять лет. После бессчетного множества размышлений, опытов и попыток Фарадей сделал свое удивительное открытие, названное магнитной индукцией.

Вот так же русский технолог Дмитрий Чернов на двадцатом году жизни положил в свой карман два стальных штемпеля, чтобы они напоминали ему всегда и везде о вставшей перед ним задаче: почему одинаковые штемпели из закаленной стали в совершенно одинаковых условиях работы выходят из строя одни после сотен тысяч оттисков, другие после нескольких десятков?

Сначала он расспрашивал старых штамповщиков, пытаясь найти у них ответ на свой вопрос.

Те отвечали равнодушно:

— А кто же его знает? Каждому свое!

Он пытался заинтересовать вопросом начальника цеха.

Тот пренебрежительно сказал:

— Нам с вами что за дело? Не мы их делаем, не мы за них платим. Пусть министры об этом думают.

Кондуктор, хотя бы и первого класса, не был подготовлен к тому, чтобы решать задачи, до него никем и нигде не решенные. Не один карман продырявили стальные памятки в его пиджаке, не один день, не одну ночь провел он с лупой в руке, разглядывая и сравнивая закаленную сталь штемпелей.

Все старые рабочие знают, что сталь имеет в изломе мелкое зерно или крупное; снова и снова возвращался он к нерешенному вопросу. Но отчего, почему, как одна сталь получается мелкозернистою, другая крупнозернистою? Никто не знает!

Чернов продумывал разные варианты плавок, опробовал их в лаборатории — металл молчал, утаивая от исследователя свои секреты.

Как-то среди рабочего дня Чернова неожиданно затребовал к себе начальник Монетного двора.

Генерал Роман Адамович Армстронг родился и учился в России, но говорил по-русски плохо. Он редко входил в дела мелких служащих и чиновников, предпочитая общаться с управляющими палатами.

Чернова ввел к генералу правитель дел.

Генерал ожидал увидеть, как обычно, прибитого к земле бедностью и смирением чиновника с прошением в дрожащих руках. Но вошел высокий, стройный молодой человек с природным румянцем на скуластом лице, немного угловатый в манерах, но без тени смущения.

Генерал сидел за большим, покрытым зеленым сукном столом. В простенке между двух окон над его головой висел портрет нового царя в старой раме. Несколько обманутый несбывшимся ожиданием, Армстронг сдержал руку, приготовленную было взять через стол прошение, и, слегка насупившись, вопросительно взглянул на правителя дел.

— Это господин Чернов, по вашему приказанию, — представляя вошедшего с ним, сказал тот и быстро положил на стол перед генералом заранее приготовленный большой лист знакомого всем канцелярского типа, с грифом министерства финансов в левом верхнем уголке.

Армстронг прочитал положенный перед ним документ и объявил сухо, не отрывая глаз от текста:

— Министерство возвращает вас в институт с назначением на должность преподавателя черчения… Вы довольны? — прибавил он, взглянув на Чернова.

— Как пансионер горного ведомства не имею права выбора… — отвечал генералу не обрадованный и не огорченный стипендиат горного ведомства.

Генерал отдал министерскую бумагу правителю дел и распорядился:

— Исполнить!

В тот момент неожиданный и крутой поворот судьбы отозвался в душе молодого Чернова простым любопытством. Но когда через несколько дней в последний раз проходил он мимо ряда плющильных машин и пожимал на прощание коллегам руки, когда скрылась за поворотом беседка