Ария длиною в жизнь - Денис Александрович Королев Страница 3

Уже в 1942 году мы вернулись в Москву. А дома нас ждал сюрприз: отцу дали квартиру. Это был новый дом № 17, построенный непосредственно перед войной на углу ул. Горького (ныне Тверская) и Тверского бульвара. Конечно, после коммуналки переселиться в отдельную квартиру – это было незабываемо.

Этот дом был известен тем, что на его углу вверху на крыше стояла большая скульптура молодой девушки в развевающемся на ветру платье. Это выглядело очень необычно и красиво. Позднее, где-то в 1950-х годах скульптура стала рассыпаться, и ее удалили. Но сейчас возникают мнения, что скульптуру эту надо бы восстановить. Было бы очень хорошо, т. к. дом выглядел бы очень оригинально. В этом же доме проживало много артистов, военачальников, ученых. Жил писатель Лев Кассиль, пианист А. Б. Гольденвейзер, балерина О. Лепешинская, артист С. Мартинсон, много генералов, скульптор С. Т. Коненков.

Моя сестра Ляля училась в ГИТИСЕ на актерском факультете. Она часто водила меня на их факультетские показы в институте, поэтому я с раннего возраста был знако́м с театральной жизнью. Вместе с Лялей учился Николай Николаевич Озеров, знаменитый потом артист МХАТа и наш знаменитый комментатор спортивных соревнований. Его отец, тоже Николай Николаевич и тоже Озеров был не менее известен в середине ХХ века. Он был солистом Большого театра с прекрасным драматическим тенором. Не знаю почему, но однажды оба Николай Николаевича, т. е. отец и сын были у нас в гостях. Их пригласила моя сестра Ляля. И, конечно, меня заставили опять петь на табуретке. Я что-то пел, что-то декламировал. И Озеров старший сказал:

Моя сестра Ляля

«Ну, это уже готовый кадр для Большого театра». Все, конечно, на его шутку засмеялись. А я тогда и понятия не имел, что такое Большой.

После войны мы с мамой не скоро дождались возвращения отца. Сразу после окончания войны совсем недолго отец был военным комендантом в одном из небольших городов Германии. А оттуда он сразу поехал на войну с Японией. Помню, однажды, поздно вечером, я уже лежал в кровати. Вдруг услышал в коридоре какой-то шум. Я приподнялся в кровати и увидел военного и маму, висящую у него на шее. Я очень удивился, но мама сказала: «Папа приехал» и меня сразу же сдуло с кровати. Но он заскочил домой только на одну ночь, переезжая с германского на японский фронт. Был он не один, с ним были его товарищи-однополчане. Тут же был организован стол. Все, что надо было для стола, они привезли с собой, у нас-то угощать было нечем. И вот я, маленький, просидел с ними всю ночь. Они, конечно, выпивали, вспоминали свою войну и предполагали, как пойдут новые бои уже с японцами. В какой-то момент я увидел, что моя мама куда-то собирается. Я изумленно спросил: «А ты куда?» Она ответила: «На работу». Я в недоумении спросил: «Как на работу, мы же еще не спали» Т. е. у меня было представление, что если человек не спал, то другой день наступить не может. Оказывается, может. Отец с друзьями уехали в то же утро. К сожалению, с отцом я общался очень мало. Мы долго ждали его возвращения домой.

По возвращении он стал работать в одной из московских военных академий (академия готовила разведчиков и контрразведчиков, поэтому не имела названия, а только в/ч № …).

Отец был начальником кафедры международных отношений. Конечно, он очень уставал, работал много и поэтому возвращался домой поздно. Сил ему хватало только на то, чтобы поесть и рухнуть спать. Потом он стал работать над кандидатской диссертацией. По приезде домой он садился в кабинете и работал, работал, работал. Мы к нему не заглядывали, чтобы ему не мешать. Таким образом, я с отцом, к сожалению, почти не общался.

Это мой папа (фото 1975 г.)

Прошло время, и он сказал нам, что мы можем его поздравить: он стал кандидатом исторических наук.

Вся семья Соколовых пережила блокаду в самом Ленинграде. Как они выжили, трудно себе представить. Они сами потом удивлялись. Говорят, что очень помогла дисциплина: тот ломоть хлеба, который выдавали на день, нельзя было съедать сразу, надо было растянуть на весь день. Мои родственники говорили, что, как правило, тот, кто съедал хлеб сразу (а удержаться, наверное, стоило неимоверных усилий) вскоре умирал. Еще дед рассказывал, что как только люди поняли, что попали в блокаду, они в момент опустошили все полки в магазинах. Деду повезло, он смог где-то раздобыть целый мешок сухого порошка горчицы, которую никто не брал. И вот эту горчицу они вымачивали в нескольких водах, чтобы убрать горечь, и затем из этой массы пекли лепешки. А ведь горчица – очень калорийный продукт. Мою младшую тетю Анастасию забрали в армию. Но, слава Богу, не на передовую. Она стояла на часах внутри госучреждений. Жила она, тем не менее, в казарме, но зато там хоть как-то кормили. Отлучаться из казармы было запрещено. Дисциплина была строжайшая. Тетя Нана рассказывала, как одна молодая девушка сложила шинель под одеяло, будто она спит, и ушла без спроса на свиданье (война не война, а молодость свое берет). Но этот обман был раскрыт, и за нарушение дисциплины ее расстреляли. Да, тогда дисциплину поддерживали таким жестоким образом.

Где-то в середине блокады мой отец самолетом смог вывезти из Ленинграда моего дедушку и бабушку. И вот дед рассказывает: они уже приземлились в Москве и сидели в аэровокзале. Вдруг бабушка хватает деда за руку и говорит с удивлением: «Ваня, смотри, там кошка ходит» т. е. ее поразила кошка, которая спокойно гуляла по залу. Всех кошек в Ленинграде давно уже съели. Для меня приезд деда и бабушки был очень приятным событием. Они стали за мной ухаживать, заботиться, кормить, воспитывать, читать сказки, рассказывать какие-то истории из прошлой жизни. Научили меня читать, писать и считать, так что когда я поступил в школу, я все это уже умел делать. Дед со мной занимался разными поделками, учил меня, как правильно что-нибудь мастерить. Конечно, у