Дмитрий Ломоносов - Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 Страница 3

Прокуратура Свердловской области

620019у Свердловск, В-19, Малышева, 2–6,

8.05.91. № 13/97-88

Гр-ну Ломоносову Д. Б.

129343, г. Москва, Берингов проезд, 4-68

Уважаемый Дмитрий Борисович!

Ваш отец — Ломоносенко Борис Владимирович, 23.12. 1893 г. рождения, был арестован 7 марта 1931 года органами ОГПУ и обвинен в том, что:

— вошел в состав контрреволюционной организации специалистов в снабженческих органах Уралпотребсоюза;

— по предложению «Уральского инженерного центра» и контрреволюционной организации в Центросоюзе возглавил контрреволюционную группу специалистов в Уралпотребсоюзе и руководил ее вредительской работой;

— привлекал в группу новых членов;

— вел вредительскую работу в области планирования и капитального строительства потребительской кооперации на Урале, т. е. в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-7, 11 УК РСФСР.

Постановлением Коллегии ОГПУ от 8 августа 1931 года подвергнут заключению в исправительно-трудовой лагерь на 10 лет.

Проверкой установлено, что Ломоносенко Б. В. репрессирован необоснованно. Никакой контрреволюционной организации специалистов на Урале не существовало. Дело сфальсифицировано бывшими работниками ОГПУ.

Заключением прокурора области на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года постановление ОГПУ от 8.08.31 г. признано незаконным. Ломоносенко Б. В. реабилитирован полностью. Справка о его реабилитации прилагается. Прилагается и сохранившаяся в деле его фотография.

В соответствии с п. 3 постановления Совета Министров СССР № 1655 от 8 сентября 1955 года обратитесь по месту работы отца до ареста с заявлением о выплате компенсации в виде двухмесячного заработка, исходя из существующего ко дню реабилитации оклада по занимаемой им должности до ареста. К заявлению приложите один экземпляр справки и справку о родстве (прилагается).

Если у Вас имеются какие-либо материальные претензии в связи с репрессией отца, обратитесь по этому вопросу в УКГБ СССР по Свердловской области.

Старший помощник прокурора области советник юстиции В. А. Волков

Итак, 60 лет мой отец считался «врагом народа», а клеймо сына «врага народа» сопутствовало мне все эти годы. Не часто, но иногда мне вежливо напоминали, что не все, на что имеет право гражданин СССР, дозволено мне. Например, не удалась попытка поступить на работу в Гипроавиапром, путь в заграничные командировки, даже в страны народной демократии, был мне некоторое время заказан.

Шестилетний мальчишка, я ничего не понимал в происходящем. Мама сказала, что отец в больнице и вернется не скоро. Его арестовали ночью. Я или спал и не видел этого, или просто забыл. Почему-то мы с мамой оказались в углу проходной комнаты нашей квартиры, отгороженные шкафом, и мне запретили ходить за пределы этого угла. В остальной части квартиры расположились совсем незнакомые люди, относившиеся к нам более чем недружелюбно.

Оказалось, нас выселили: дом, на втором этаже которого мы жили в двух комнатах большой многокомнатной квартиры, принадлежал Губсоюзу. Еще 15 лет назад он был таким же, каким запечатлелся в моей памяти: улица Мамина-Сибиряка, 99, двухэтажный.

Свердловск. Детство

Раннее детство всплывает в памяти в виде отдельных картинок. Так, самое раннее воспоминание: лежу на кровати, а мама суетится около. По-моему, в это время я еще не умел ходить и говорить.

Помню, как меня купали в ванне, рядом — побеленная стенка печки. Какое-то вновь услышанное слово вызывает у меня непонятную ассоциацию: кажется, что на фоне этой стенки в моем воображении возникает цепочка движущихся друг за другом людей и животных, вроде длинного каравана верблюдов. Откуда такая картинка могла появиться в моем сознании? В то время каждое новое слово вызывало подобные ассоциации, по смыслу с этим словом не совпадавшие. И картинки, возникавшие при этом в воображении, явно никак не могли быть мною ранее увиденными. Не являлись ли они проявлениями генетической памяти?

Часто болел. Помню, как в темноте, очевидно ночью, родители несут меня по очереди, переругиваясь, в больницу: извозчика в это время не поймать, такси и телефона-автомата тогда не существовало.

В больнице скучал без родителей и постоянно ревел, подробностей пребывания там не запомнил. Вспоминаю лишь: смотрю в окно. Через дорогу на противоположной стороне стоит мама, машет и улыбается мне. Она уходит, ведя на поводке собаку, и долго я еще вижу ее, пока она не скрывается за углом…

Мы занимали две комнаты в большой квартире второго этажа дома. Окна были обращены на травянистый незастроенный склон, за вершиной которого виднелась колокольня.

Справа по склону спускалась ограда Харитоньевского сада. За воротами сада стояла книжная палатка, разрисованная страшными картинками издевательств эксплуататоров-капиталистов над угнетенными пролетариями. В этом киоске «на общественных началах» мама продавала какую-то агитационную литературу.

Двухэтажный дом, первый этаж из кирпича, второй — рубленный из бревен, наши две комнаты в середине длинного коридора, заканчивающегося общей кухней с огромной русской печью, в которой по очереди пекли хлеб. Вкус горячей хрустящей горбушки, отломленной от только что испеченной буханки и смазанной тающим маслом, до сих пор вызывает слюноотделение.

Дом, принадлежавший губернскому Потребсоюзу, в котором работал мой отец, находился на тогда бывшей окраинной улице (Мамина-Сибиряка, 99), застроенной одно-двухэтажными деревянными домами и мощенной булыжником.

Часто смотрю в окно: грохочут по мостовой конные телеги, пароконные брички и нарядные коляски извозчиков, конская сбруя с дребезжащими бубенцами. Редкие автомобили: грузовики с надписью «АМО» на крышах кабин, легковые с брезентовыми кабинами и слюдяными окнами и возбуждающие интерес прохожих «Форды» с двухместной кабиной и двумя пассажирами, восседающими сзади в открытых багажниках.

Помню два двора нашего дома, разделенные большим дровяным сараем. На заднем большем дворе мы играли с моей преданной подружкой того времени Олей Рогожкиной. Надзирала за нами ее старшая сестра Виктория, защищая нас от дворовых мальчишек, которые дразнились: «Жених и невеста, наелися теста, тесто засохло, невеста сдохла».

При входе во двор со стороны улицы — ворота с калиткой. Сразу за ней киоск, в котором продавали водку.