Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане» Страница 3

До момента взлета оставались считанные минуты, и Шульгин готов был уже садиться в «Первый» вертолет, как из-за модулей вертолетной эскадрильи вдруг вынырнул медсанбатовский УАЗик. Зеленая машина неслась прямо по взлетной полосе навстречу вертолетам, поднимая густую меловую пыль. УАЗик осадил со скрежетом у первой пары вертолетов, резко хлопнула дверь, и из клуба пыли вынырнула стройная фигурка девушки — медицинской сестры. Она одернула помявшийся в УАЗе халат и подошла к Шульгину напрямую, минуя десятки удивленных взглядов.

— Товарищ лейтенант, — начала она деловито и напряженно, — начальник медслужбы выговаривает вам за то, что вы отказались взять в состав группы санитара из медсанбата. Вы хоть понимаете, что нельзя лишаться такого специалиста в случае оказания первой медицинской помощи?

Шульгин развел руками:

— Елена Сергеевна, поймите, вертолет не резиновый… Лишний человек — просто обуза, поверьте… В начале операции вообще нужны специалисты другого плана, — он кивнул на своих ребят, — мне огненная мощь нужна, стрелки и костоломы, — Шульгин пожал плечами, — а костоправы понадобятся немного после, а то и вовсе не понадобятся.

Шульгин потянул девушку за локоть в сторону от взлетной полосы, подальше от любопытных глаз и ушей.

— Елена, ты сошла с ума, — сказал он потеплевшим голосом. — Успокойся, все будет в порядке, поверь мне… Окопаемся всего-навсего, а всего через полчаса тысяча стволов окажется за спиной. Не переживай, пойми, это обычная операция, почти никакого риска, пустяки… Ну, что ты…

Девушка подняла голову, посмотрела Шульгину прямо в глаза, пытливо, встревоженно:

— Андрей, почему ты пошел вместо Алешина? Неужели нет других командиров взводов? Ну, почему ты? — стон застыл у нее на губах. — Ты разве забыл… Мы же договаривались, Андрей… Перед каждой операцией ты заходишь ко мне на одну минуту. Ты же мне обещал, — она взяла лейтенанта за руку, — всего на одну минуту… Как ты не понимаешь, бедовая моя голова! Для меня это очень важно!

Она взяла лейтенанта за вторую руку, и так они и стояли на глазах у всего полка, у всех солдат, скосивших любопытствующие глаза, вытянувших шеи, у штабной группы офицеров, окружающих своего лихого командира и поглядывающих на них с удивлением.

Женщины в Афганистане были на особом положении. Эту необъявленную войну, серьезное мужское дело, немногочисленные женщины — медсестры, машинистки, связистки, официантки — согревали своим душевным теплом, вносили в нее что-то домашнее, уютное.

— «Метель-один», я, «Первый», прием, — заскрипела вдруг ожившая радиостанция Шульгина.

«Метелью-один» был Шульгин. Он отнял руки от горячих ладоней девушки и нажал на тангенту радиостанции:

— «Первый», я, «Метель-один»…

— Время вышло, «Метель-один». Начинай отсчет… Передай Елене Сергеевне, чтобы не волновалась. Передай, все просчитано. Скажи ей, что я, Сидорчук, за тебя лично отвечаю. Так что, вперед, сынок…

Елена вдруг всхлипнула, не удержалась, припала на мгновение к груди лейтенанта. Ее волосы упали волной на выгоревшую ткань лейтенантского бронежилета.

— Я ничего не могу с собой поделать, Андрей, — зашептала она жалобно, сметая пальцами с ресниц горькую влагу слез, — прости… Мне трудно с собой справиться. Что мне с собой поделать? Я буду ждать. Всех вас ждать… Дай вам Бог всем вернуться назад…

Шульгин наклонился, прикоснулся губами к волосам девушки, быстро развернулся и побежал к вертолетам. Солдаты, прощаясь, замахали руками красивой печальной сестричке, оставленной их любимым лейтенантом.

Нехотя закружились с каким-то животным уханьем винты первого вертолета, у-у-у-у-ух, у-у-у-у-ух.

Затем это филинское уханье стало частым, свистящим…

И вертолет, рядом с которым стоял Андрей, начал медленно и неудержимо свой разбег.

Андрей сделал несколько шагов, держась за выставленный трап, не решаясь на последний рывок в дрожащую глубину десантного салона, и тут медицинская сестра решительно замахала рукой.

Начавший движение вертолет оторвался от лейтенанта, пошел вперед, содрогаясь мощью авиационных двигателей, а Шульгин развернулся в обратную сторону и побежал навстречу к медицинской сестре.

— Товарищ лейтенант, — выкрикнула она, — вы же забыли!.. Вы не взяли санитарную сумку!

Она сорвала с плеч походную аптечку с нашитым крестом — невинный предлог для краткой встречи, который забытой вещью прятался за ее спиной во время их быстрого разговора.

Шульгин поймал брошенную сумку.

— Это нам совсем не пригодится! — крикнул он через плечо, и побежал ко второму вертолету, тоже набирающему скорость.

Несколько рук подхватили его за тяжелую амуницию, и втащили в салон разгоняющейся машины.

3

И еще одно женское сердце трепетало в это тревожное утро.

Затряслись руки неуемной дрожью так, что вылетел серым воробьем из рук конверт с треугольной печатью.

Пэ-пэ… Восемьдесят девять девятьсот тридцать три.

Пэ-пэ — это полевая почта.

Почему же, собственно, полевая почта?

Где это?

Почему нет названия города в обратном адресе? Или хотя бы имени деревушки? Кулибино… Воробьево… Вересаевка… В болотах, в тайге, в дремучем лесу… Все равно где… Только не это пэ-пэ… Безымянная полевая почта…

Где же он все-таки служит?

Дрожащие пальцы подняли серенький конверт.

Почему этот крохотный листок так долго добирался какими-то окольными путями? Почему в строчках короткого письма — зима? А за окном уже тает снег.

Почему он так назойливо шутит? В каждой строчке, в каждом абзаце…

Почему старательно твердит, что все у него хорошо?

Почему он ни на что не жалуется?

Как это странно… когда все хорошо…

И отправился конверт в карман домашнего халата, а ноги — в тапочки… Зашуршали тапки, зашлепали. Женщина вышла из квартиры, спустилась этажом ниже. За дерматиновой обивкой залился соловьем дверной звонок соседской квартиры.

— Извините, Сергей Иванович, — женщина смущенно пожала плечами. — Неудобно вас беспокоить. Но податься мне некуда, понимаете?..

Женщина сдавленно всхлипнула.

— С сыном что-то неладное…

Сергей Иванович взволнованно развел руками:

— Да что вы, голубушка, Анна Ивановна? Что случилось? Успокойтесь…

Но только успокоиться Анне Ивановне не удалось. Она достала конверт и протянула его соседу.

— Вот, пишет… Все у него хорошо…

— Ну, во-от, — облегченно вздохнул Сергей Иванович. — Все хорошо. А вы волнуетесь…

— Поэтому и волнуюсь, — вздрогнули плечи Анны Ивановны, — потому что знаю. Он у меня такой… Если пишет, что все у него хорошо, значит очень трудно ему. И потом адрес воинской части какой-то странный.