Дмитрий Смирнов - Записки чекиста Страница 3

А чтобы уметь ловить их, надо быть искусным, осторожным, сознательным, надо внимательнейшим образом следить за малейшим беспорядком, за малейшим отступлением от добросовестного исполнения законов Советской власти»[2] .

Молоды были мы, многого ещё не понимали, но и нам, юнцам-комсомольцам, ленинские указания открывали глаза на суровую и беспощадную борьбу тех дней. Ясно было одно, самое главное: или Советская власть раздавит, разгромит контрреволюцию и белогвардейцев, или враги уничтожат все завоевания Октября. Иного быть не могло. Значит, борьба предстояла не на жизнь, а на смерть. И этой борьбе надо было отдать все силы.

Война разгоралась с каждым днём все яростнее, все ожесточённее. На фронт, на борьбу с Деникиным, уходили плохо обутые и одетые, слабо вооружённые, но полные несокрушимой решимости победить врага отряды Красной Армии. На липецких фабриках и заводах оставались только старики, инвалиды, женщины и подростки. Отправлялись в действующую армию многие руководящие партийные и советские работники. Уходили и мои товарищи-комсомольцы.

Я тоже не мог больше оставаться в городе, тоже рвался на фронт. Несколько раз, тайком от ребят-укомоловцев, ходил упрашивать военкома об отправке. А он в ответ на мои просьбы беспомощно разводил руками:

— Пойми, голова, не имею я права призвать тебя в Красную Армию без согласия укомола. Поговори с Адамовым: отпустит, в тот же день поедешь.

А Женя Адамов твердил одно:

— Партия лучше знает, где проходит линия фронта для каждого из её бойцов. Избрали тебя в укомол? Избрали. Вот и работай.

— Что значит «партия лучше знает»? — горячился я. — Разве не партия, не Владимир Ильич зовут комсомольцев на фронт? А ты — «работай». Какая же это работа в тылу?

Адамов тоже начинал сердиться, нетерпеливо щурил темно-серые глаза:

— Я тебе все сказал, понял? Иди и больше не приставай. Смотри, как бы не пришлось вопрос о твоей дисциплине на комитете ставить. Эх ты, а ещё председатель дисциплинарного суда…

Хотел я просить поддержки у секретаря укома партии, но не успел. Женя однажды сам вызвал меня к себе, кивнул взлохмаченной головой на стул возле стола и с необычной для него озабоченностью проворчал:

— Садись. Есть серьёзный разговор.

Он несколько раз прошёлся по комнате, о чем-то раздумывая и смешно пожёвывая губами, наконец подошёл ко мне, опустил на моё плечо тяжёлую руку:

— Ты, конечно, знаешь, что в прифронтовой полосе, в том числе и у нас в Липецке, создаются органы Чрезвычайной Комиссии?

— Знаю, — кивнул я.

— И что это за комиссия, тоже знаешь?

— Конечно: Чрезвычайная Комиссия по борьбе о контрреволюцией. Разве не так?

— Так. А раз так, то тебе, как секретарю укомола, должно быть известно, что наша ЧК уже начала работать.

— Тоже не новость, — едва удержался я от улыбки, удивляясь, чего ради Адамову вздумалось вдаваться в такие подробности. — Только вчера в укоме партии разговаривал с товарищем Матисоном. Он сам сказал, что работает в ЧК.

— Вот-вот, — подхватил Женя, — в ЧК. И не просто в Липецкой уездной Чрезвычайной Комиссии, а в межрайонной, понял?

— Ничего не понял! — чистосердечно признался я. — Мне-то до всего этого какое дело?

Адамов прошёл на своё место за столом, сел на стул, внимательно посмотрел на меня, словно видел впервые. Наконец сказал, многозначительно постукав карандашом по вороху бумаг.

— Какое, спрашиваешь, дело? А вот какое: в ЧК, дорогой товарищ, иной раз бывает труднее, чем на фронте. Поэтому и направляют туда на работу самых проверенных людей. В том числе и комсомольцев. И мы должны послать своего человека. Из укомола. Пойдёшь?

Это было для меня так неожиданно, что я подался к столу:

— Меня послать?

— Тебя. Кстати, о тебе уже шёл разговор. С товарищем Матисоном. Думаешь, зря он с тобой в укоме беседовал, просто от нечего делать? Нет, брат, интересовался. Ты подожди с ответом, не торопись. Подумай, с родными поговори: такой вопрос одним махом решать нельзя. Поступай, как тебе комсомольская совесть велит. Откажешься — упрекать не станем.

— Но почему все-таки ты решил именно меня к ним направить? — рискнул я спросить. — Разве у нас других, более подходящих ребят нет?

— Не я решал, — помотал головой Женя, — решил весь комитет. И уком партии наше предложение поддерживает. Так что подумай и завтра приходи с ответом.

Плохо спалось мне в ту ночь. Ворочался с боку на бок, думал, а думать было о чем. Ведь одно дело укомол, где все свои ребята. И совершенно другое, совсем незнакомое — ЧК. Как меня встретят там? Какую работу поручат? А вдруг увидят мальчишку и — от ворот поворот: куда, мол, тебе в чекисты, ещё и шестнадцати лет не исполнилось!

Правда, предложение Адамова было очень заманчивым. Кое-что о чекистской работе я уже слышал: в ЧК работал муж моей старшей сестры, бывший слесарь Сокольского завода Александр Киселёв. Знал я и председателя ЧК, тоже бывшего рабочего, пожилого, но энергичного и общительного большевика Мигачева. А с молодым чекистом, весёлым и никогда не унывающим Мишей Виньковым, мы по-комсомольски крепко дружили. Миша недавно погиб во время ликвидации бандитской шайки.

Воспоминание о погибшем друге рассеяло все мои сомнения: если посылают — надо идти и работать. Так, как работал Миша Виньков. Как все чекисты работают. Как должен работать каждый, кому дороги дело революции и родная Советская власть. И когда утром мать позвала меня завтракать, я вышел к столу, за которым собралась вся наша семья, с твёрдым решением: иду!

Внимательно выслушав меня, отец ничего не сказал, только ещё ниже наклонился над своей тарелкой. А мать встревожилась:

— Не молод ли ты для такой работы? Могли бы кого постарше послать.

Её слова прозвучали упрёком и задели моё самолюбие.

— Постарше? А если в ЧК и молодые работники нужны?

Мать вздохнула, опустила глаза:

— В комсомоле пропадал с утра до ночи. Теперь и вовсе дорогу домой забудешь…

Она не решалась что-то мне сказать. Решился отец:

— О себе ты подумал, вижу. А о семье, о нас? Ведь если…

Он не закончил фразу, умолк, словно сам устыдился недосказанного. А мне и без его пояснений стало понятно, что больше всего тревожит родителей. Деникинцы продолжают наступать. Линия фронта продвигается ближе и ближе к Липецкому уезду. Ворвутся белые в город, и ни коммунистов, ни комсомольцев, ни советских работников с их семьями не пощадят…

За столом наступила долгая, гнетущая тишина. Мы молчали и думали об одном и том же. У меня перед глазами одно за другим проносились лица ребят, с которыми вместе рос, учился, искал работу, мечтал о будущем. Одних уже нет — погибли. Другие недавно уехали, воюют на фронте. Третьи только вчера приходили в уком прощаться с Женей Адамовым и со мной: тоже уходят бить Деникина.