Мой путь - Леонид Таубес Страница 3

Первый курс. Математику читал у нас доцент Михаил Кузьмич Безверхий. Это был человек неординарный. Невысокого роста лысый инвалид, без ноги и с протезом правой руки — он писал на доске левой рукой, правой опираясь на костыль. Ходил в довольно потертой кожаной куртке. На войне был артиллерийским офицером. Лекции читал блестяще — азартно и очень понятно.

Доцент Дмитрий Еремеевич Сиротин преподавал начертательную геометрию. Это был человек совершенно другого склада: тоже инвалид, но ходил на протезе, почти не хромая. Всегда в наглаженном прекрасно сидящем сером костюме. Делал построения на доске цветными мелками, используя линейку и циркуль, очень аккуратно и педантично. Его чертежи жалко было потом стирать — они выглядели как произведения искусства. Речь его отличалась какой-то особенной рафинированной интеллигентностью, а конспект лекций можно было читать, как книгу.

Английский преподавала Светлана Михайловна Гурская. Думаю, ее запомнили все, кто учились на АТФ, даже те, кто учил немецкий. Красивая, элегантная женщина, умная и насмешливая. Она не только прекрасно знала английский, но и отлично владела русской специальной терминологией, грамотно читала чертежи, досконально разбиралась в сложных конструкциях, описываемых в журналах "Automobile Engineer", из которого мы переводили статьи. Эти журналы (в ротапринтном черно-белом издании) мы брали в институтской библиотеке. Английский был моим хобби еще со школьных времен. Она это быстро просекла и подбирала мне для перевода тексты посложнее, причем следила, чтобы мой перевод был не вообще, а точно соответствовал оригиналу. В итоге я так нахватался технического английского, что почти любой текст переводил с листа без словаря. Этому способствовало еще и то, что тысячи я переводил еще для троих-четверых ребят, которые до института практически об английском не имели понятия.

Физика началась со второго семестра. Лекции и практические занятия вела Зоя Фаддеевна Воробей. Мы изучали физику на базе учебника Фриша. Наша проблема заключалась в том, что математический аппарат, используемый в этом учебнике — а лекции шли в точности по этой книге, опережал ту математику, которую мы знали на тот момент. Моя проблема состояла в том, что я имел дурную привычку (и так от нее и не избавился) задавать вопросы, если мне что-то непонятно. Мои вопросы Зою Фаддеевну раздражали. Я понял это слишком поздно. К экзамену мы готовились в общежитии небольшой компанией. Уверен, что я знал материал не хуже, чем другие участники этой компании. Но они получили четверки и пятерки, а я — два балла. Формальным поводом для этого было то, что нарисовав по памяти манометр Мак-Леода, я допустил неточность — подвела зрительная память. Наш тогдашний староста Никон Жингелевич, Никон-тигр, рассвирепел. Был он человеком вспыльчивым, с обостренным чувством справедливости. Он помчался сначала к куратору нашей группы, потом в деканат. Слов он не выбирал. Куратор, ассистент кафедры "Автомобили", по-моему, единственный на тот момент коммунист на кафедре, ветеран войны, подполковник бронетанковых войск Юлий Абрамович Геллер был человеком опытным и жизнью тертым. Он спокойно договорился в деканате, чтобы мне разрешили пересдать экзамен в сессию. Потом позвонил Зое Фаддеевне и стал расспрашивать ее о подробностях. Короче, я пересдал физику. Получил три. В следующем семестре Зоя Фаддеевна поставила мне 4. С физикой было покончено. Двоек больше я не получал.

Хочу упомянуть еще нескольких преподавателей общеобразовательных предметов, которые читали на 2 - 3 курсах и запомнились.

Теорию механизмов и машин читал Федор Капитонович Околковский. Человек не просто пожилой, а старый, какой-то весь скрюченный. Студенты называли его "Кривошип". Курс был такой же старый, как и преподаватель, но сложный для восприятия и запоминания. Одни только группы Ассура чего стоили. Лекции Околковского было желательно не пропускать — хотя он читал довольно нудно, но начитывал за два часа очень много материала, буквально диктуя текст лекции, указывал даже, где надо поставить запятую. Конспекты его лекций были лучше любого учебника. Однажды я, проболев пару дней, решил прослушать пропущенную лекцию в чужом потоке. Оказалось, однако, что они от нас отставали, и лекция была на тему, которую я уже слушал раньше. Он говорил, а я сверялся по своему конспекту — слово в слово, запятая в запятую! Естественно, сам он никакими записями не пользовался. Много позже я узнал, что старик до войны преподавал в Ленинграде, был репрессирован и долго сидел в лагерях.

Иван Францевич Куровский, человек довольно молодой, читал сопромат великолепно: неясных вопросов не оставалось. Практические занятия вел тоже очень хороший преподаватель Николай Иванович Шунько. Экзамены они принимали напа́ру.

Со второго курса началась военка. Основным нашим преподавателем был полковник Семашко. Надо сказать, что с первого же занятия он стал относиться ко мне неравнодушно. Началось все с того, что при перекличке он так исказил мою сложную фамилию, что я не отозвался. Потом его кто-то поправил, он с трудом повторил, и я отозвался: "Я!". Фамилию мою он так и не запомнил, но меня запомнил и изводил мелкими придирками.

Вот один эпизод. Занятия по стрелковому оружию. Мы изучали сначала трехлинейную винтовку и ППШ, а потом новейшие пистолеты Макарова и Стечкина, автомат Калашникова и ручной пулемет Горюнова. Полковник показал, как разбирать и собирать это оружие, мы записали в свои конспекты инструкции. Конспекты наши из соображений секретности нельзя было уносить домой, для подготовки к занятиям мы должны были придти в 4-й корпус, получить конспекты, сесть в специально для этого предназначенной аудитории и там заниматься. На следующей неделе была проверка, как мы усвоили материал. Полковник вызывает меня и предлагает сделать неполную разборку, а потом сборку пистолета Макарова. Я беру в руки пистолет и в точности по инструкции разбираю его, а потом собираю.

— Садитесь, два!

— Почему два, товарищ полковник?

— Вы разобрали и собрали пистолет, но при этом не пояснили, что и как вы делаете! — Такого требования раньше не предъявлялось. Студенты, а многие из них отслужили три года, загудели. Я говорю:

— Товарищ полковник, разрешите повторить разборку с пояснениями.

— Нет, на вас уже время потрачено, мне надо и других спрашивать.

— Тогда, разрешите,