Андрей Богданов - Александр Невский. Друг Орды и враг Запада Страница 3

Шлем великого князя Ярослава Всеволодовича

Но в 1202 г., когда юный Ярослав в блистающем золочёном шлеме впервые скакал по главе полка в воинском походе на половцев. Византии уже наступал конец. Варварские орды крестоносцев выступили в набег, чтобы в 1204 г., вскоре после брака Ярослава с половчанкой, уничтожить Константинополь с большей частью накопленных в нём культурных ценностей. Почти вся европейская часть Византии, кроме Эпирского деспотата, была разорена, на её месте возникли полудикие королевства и герцогства, а православие силой заставили покориться папе римскому. Лишь клочок империи в Малой Азии с новой столицей в Никее сохранял культурную и религиозную преемственность с Византией. Никейский император и никейский православный патриарх сообща боролись против экспансии крестоносцев, чтобы после колоссальных усилий в 1261 г. вернуть в лоно культуры и Церкви испоганенный варварами Царьград.

Оплотом европейской культуры и православия, прямой наследницей античности оставалась лишь Русь. Но и её учла Римская курия в своих наивных, но крайне разрушительных и кровавых замыслах мирового господства. Всё в том же 1202 г., когда варварская орда втайне и исподтишка готовилась атаковать православие с юга (ведь на словах крестоносцы выступали союзниками Византии в борьбе с огромным мусульманским миром), менее сильное войско крестоносцев тихонько высадилось на берег и угнездилось в Прибалтике.

И сюда они на словах «пришли с миром». Да только католический епископ Альберт, едва появившись на берегу Рижского залива, зачем-то основал, с благословения папы римского, воинственный орден рыцарей меченосцев. Укрепившись в Риге, крестоносцы неумолимо и незаметно, как раковая опухоль, расползались по северо-западной границе Руси, прямо-таки исходя благожелательностью к русским князьям, которые могли одним походом стереть их в порошок. Даже в 1221 г., когда родился Александр, крестоносцы на севере продолжали обманывать Русь своим показным дружелюбием. Этим псам-рыцарям (их вдохновители, монахи-доминиканцы, сами называли себя «псами господними») Русь, в отличие от раздиравшейся усобицами Византии, казалась пока что не по зубам.

Впрочем, усобицы были в те времена всюду. Вся Европа, включая Русь и Византию, а также Северная Африка и вся Азия до самой Японии принадлежали дружинам воинов. Они во главе с князьями и стратегами, королями и деспотами, герцогами и боярами, ханами и сёгунами господствовали над мирным населением, навязывая ему свой суд и беря с него дань. Сравнительно мало чем владея, предводители могли содержать своих воинов за счёт поборов с подданного им населения и грабежа чужих земель. «Чужими» же считались земли, подданные другому предводителю воинов.

Постоянное состояние войны или подготовки к войне было главным, что поддерживало эту странную систему власти. Именно обещание защиты от набегов «чужих» воинов помогало собирать больше дани со «своих» земель. Ведь воинское сословие, удивительно единообразное по своей организации, составляло ничтожное меньшинство от запуганного военной угрозой населения Евразии и Северной Африки. Однако в отношениях между мирными жителями и воинами существовали нюансы, важные для понимания истории каждой страны и народа.

Восточная Европа в XIII в.

Одно дело было грабить и насиловать, завоевав чужой народ, и совсем другое — править единоплеменными подданными. В Западной Европе на землях Англии и Франции правили завоеватели: саксы и норманны в землях англов и бриттов, франки и бургунды — в стране галлов. Но уже в христианской части Испании, помимо завоёванной франками Испанской марки (современная Каталония и Арагон), воины не смогли установить бесчеловечную диктатуру над единородным им населением. Такие же проблемы у них были и в Германии, где не только вольные города, но и крестьянские общины подчас вели себя весьма независимо от князей, графов и рыцарей. Осмотрительно вынуждены были обращаться с подданными военные власти в Дании, Швеции и Норвегии, в имевшей древнюю традицию соблюдения гражданских законов Византии, а особенно — на Руси.

Разумеется, русские князья, в Х-ХI вв. поделив страну между потомками одного рода, уже в начале XII в. постарались изобразить себя «пришельцами», призванными править Русью «из-за моря». Только они никак не могли договориться, кого считать «заморскими» предками — западных славян или скандинавов (эта неясность поздней родовой легенды в летописи по сей день даёт основу для спекуляций «норманистов» и «антинорманистов»). Увы — уже первая летопись, в которую, после переработки предыдущих сказаний, удалось внести легенду об общем предке князей Рюрике, была отчётливо общерусской, настаивала на единстве князей, страны и народа, сложившегося из племён славян и финно-угров.

И во времена Александра Невского, когда свои летописи велись во всех древнерусских княжествах (а их были десятки), каждый летописец, как бы он ни был настроен против других княжеств, считал своим долгом осудить раздоры князей, наносящие ущерб единству Руси. Сложилась парадоксальная ситуация. Князья не могли между собою не воевать. Половецкие ханы, венгерские и польские князья были им ближе, чем собственные подданные, и служили частыми союзниками в усобицах. Но все их действия, наносящие вред единству Руси, были предосудительны в самой княжеской среде!

А «отменить» идею единой Руси и сговориться между собой о других нравственных принципах было невозможно. Мораль, в том числе политическую, оберегала единая Русская православная церковь. Церковь представляла в своей иерархии выходцев из всех сословий страны: и князей, и бояр, и воинов, и купцов, и ремесленников, и свободных крестьян. Почти не вмешиваясь в текущую политику, она хранила и воспитывала в людях сознание того, что православная Русь, все входящие в неё единоверные народы — это духовное и физическое целое. Уничтожить Русь, не истребив Православия, было нельзя. А православный князь был по определению виновен, нанося вред единству Руси.

Силу этого нравственного императива восчувствовал на себе сам Ярослав Всеволодович, который долго считал усобицы нормой княжеской жизни. В 16 лет переяславский князь за три недели пролетел с дружиной на лихих конях всю Русь, чтобы занять престол богатейшего на западе русского города Галича, предложенный ему союзными венграми. Но опоздал на три дня: галицкие бояре отдали престол конкуренту, князю из Новгорода-Северского, принадлежавшего к семейному союзу черниговских князей. Те, усилившись, изгнали Ярослава даже из Переяславля (откуда сами вскоре были выгнаны другим союзом князей). Уже в следующем, 1207 г. Ярослав с отцом и братьями шёл войной на князей Рязанской земли, где «брат шёл на брата» в буквальном смысле: воевали и убивали друг друга ближайшие родственники. Ярослав участвовал во взятии Пронска и в 1208 г. был посажен отцом княжить в Рязани. Бежав из непокорного города, он с войсками отца учинил страшный погром в Рязани и Белгороде, уведя в плен множество рязанцев во главе с самим епископом Арсением[3].