Яцек Вильчур - На небо сразу не попасть Страница 3

Русские объявили, что кто из жителей города хочет, могут отступать вместе с армией. Поезда выезжают с вокзала Подзамче, и все так переполнены, что люди сидят в окнах. Выезжают главным образом семьи служащих и советских работников, но и много поляков, которые не хотят попасть в руки к немцам.

Русские явно отступают не только из города, но вообще из всей Восточной Малой Польши. Но говорят, что снова вернутся сюда. Отступающие колонны идут в боевом порядке. Перед ними и после них с боков под стенами домов идут солдаты с оружием, направленным в окна домов на противоположной стороне улицы. Время от времени солдаты стреляют. Теперь, после нескольких покушений, устроенных украинскими националистами, отряды уже внимательны. Если случится, что войсковая группа останавливается где-то на отдых, солдаты отдают населению свой хлеб, консервы, нередко и бельё.

Город бомбят самолёты, у которых короткий путь с аэродромов до нас. Милицейские и заводские машины ежедневно свозят убитых в морги при кладбищах. Военные власти предупреждают, чтобы на улицах не поднимали никаких сумочек с конфетами или шоколадом. Будто бы существуют доказательства того, что немецкие диверсанты подбрасывают отравленную пищу. При этом они рассчитывают на то, что маленькие дети поднимают всё, что найдут. Люди говорят, что Сталин обещал Германии поражение. Но нам в это не очень верится, тем более что русские отступают.

В нескольких местах города люди взломали и ограбили государственные магазины, словно никакой власти в мире уже не было. Это происходило там, где поблизости нет отделений милиции. Самое глупое, что люди взламывают, например, магазины со спортивными товарами или магазины с письменными наборами. Жители ещё боятся трогать магазины в центре города, но на окраинах города мало где целых магазинов. Впрочем, сами продавцы приходят под шумок и набирают из магазинов товары.

Сегодня город уже был ничей. За весь день я видел двух русских солдат. Украинские националисты уже выходят из домов. Не боятся никого, потому что власти в городе нет. Будто бы немецкие патрули уже стоят на въезде в город со стороны Яновской улицы.[6] Наиболее возбуждены евреи, которые боятся не столько немцев, сколько украинских националистов. Некоторые евреи уже сейчас отдают соседям-полякам на хранение свои самые ценные вещи, мебель, одежду и даже своих детей.

В городе уже нет магазинов, есть только разбитые помещения, в которых находились магазины. Люди растащили даже двери и дверные коробки. Интересно, что им всё равно, что грабить — лишь бы не быть хуже других и тоже что-нибудь принести домой. Наши соседи — украинские националисты — уже сегодня таким взглядом смотрят на всех, что можно догадаться, что бы было, если они могли свободно действовать.

Немецкие войска заняли город одновременно с нескольких сторон.[7] Пехота вошла с улиц Жолкевской[8] и Замарстыновской, а танки от Городецкой[9] и Брюховицкого леска. Также со стороны Персенковки[10] въехали немцы на мотоциклах и бронемашинах. Железнодорожный вокзал, Цитадель, здания тюрем и почты заняли отряды украинских националистов.

Немцы готовят в котлах и походных кухнях под открытым небом и рядом же выкидывают остатки. Около котлов крутится много бедноты и детей. В бывшем здании НКВД ещё можно найти картофель и остатки сухарей.

Сегодня на Стрелецкой площади остановились автомобили, а одетый в немецкую форму военнослужащий со знаками различия на погонах заговорил со мной по-украински. Спросил, где улица Чвартакув,[11] и потребовал показать дорогу. Один автомобиль был окрашен в защитный цвет, а второй — с будкой, покрытой палаточной тканью, на дверце шофёра которой были нарисованы стрекозы.

На улице Чвартакув был один дом, занятый немецкими войсками. Перед домом стоял караульный с автоматом на груди. Унтер-офицер дал мне пачку сигарет, половину хлеба и велел подождать. Через некоторое время он вернулся из здания с другими солдатами, среди которых уже находились двое штатских. Когда у одного отогнулась пола пиджака, я заметил кобуру с пистолетом. Долго разглядывали меня, а потом один из штатских спросил по-польски, есть ли у меня желание заработать. Когда я ответил, что да, тогда спросил меня, умею ли я убирать, подметать и держать язык за зубами. Я сказал, что умею всё это, но он выразил сомнение, смогу ли я в одиночку сохранить в чистоте всё здание. Посоветовал мне, чтобы я нашёл себе ещё одного малыша, и мы вдвоём будем поддерживать чистоту в здании. Кроме того мы должны будем чистить ботинки и кожаные ремни.

Из города я привёл Кшисека, с которым дружу. У них большое несчастье. Так же как в моём случае, Кшисек происходит из богатой семьи, у его родителей раньше были имение, фольварки. Сначала Советы, а потом немцы отобрали у них всё.

Нам было разрешено спать в подвале рядом с котельной. Еды у нас было достаточно, и мы собирали в банки суп, хлеб и жир. Завтра это мы отнесём к себе домой. Перед обедом пойдёт Кшисек, а вечером я. Сегодня мы выбивали половики и во дворе жгли мусор. Кшисек говорит, что эти солдаты не такие обычные, если имеют в спальнях половики и пьют вино.

Вечером украинская полиция тщательно облила бензином и сожгла большую еврейскую синагогу. Это было великолепное здание. Говорят, что такого второго нет в Европе. Синагога стояла на Старом Рынке,[12] а огонь был такой сильный, что в домах вокруг неё оконные стёкла от жары вогнулись внутрь. Мои товарищи, которые живут поблизости и видели огонь с самого начала, говорили мне, что в огонь бросили нескольких евреев.

От немецкого солдата я получил пачку сигарет, которую отдал отцу. Также заработал одну немецкую марку за то, что показал дорогу немецким мотоциклистам.

Сегодня мы с Кшисеком спали в котельной, когда под утро приехали украинцы в немецкой форме. Сегодня у нас с Кшисеком было довольно много работы, так как ботинки солдат были запачканы глиной, грязью и даже калом. У некоторых из них брюки были испачканы кровью. Эти в брюках более тёмного цвета также имели на них пятна, но трудно сказать, была ли это кровь или что-то другое. Один из солдат стирал у крана носовой платок, который был весь в крови. Их автомобили были забрызганы грязью и глиной. Мы чистили ботинки с 6 до 9 утра, а потом убирали двор.

В этот день мы заработали довольно много хлеба, швейцарского сыра и смальца. Нам не дают за работу деньги, только продовольствие. Всё отнёс домой. Буханку хлеба семья съела сразу, а остаток, то есть ломтики и краюшки хлеба, мама порезала и поставила в печь на сухари. Сигареты я отдал отцу, который, несмотря на трудности, не может бросить курить. Потом я отдал маме все деньги, которые мне удалось собрать за чистку ботинок солдатам на улице Чвартакув.