Роберт Масси - Петр Великий. Прощание с Московией Страница 3

От строительства соборов итальянские архитекторы перешли к сооружению дворцов. В 1487 году Иван III приказал возвести первый каменный дворец в Кремле, Грановитую палату, названную так потому, что при обтесывании серого облицовочного камня за образец был взят принцип огранки драгоценных камней. Самой яркой особенностью ее архитектуры был тронный зал длиной в 77 футов и такой же ширины. Его свод опирался на единственный центральный столб, от которого отходили массивные арки. Во время приема иностранных послов или других торжественных событий маленькое, скрытое занавеской окошко под потолком позволяло женщинам – затворницам царского рода незаметно наблюдать за церемонией.

Грановитая палата преимущественно предназначалась для официальных, государственных целей, и поэтому в 1499 году Иван III велел возвести для себя и многочисленных женщин царской семьи – жен, вдов, сестер и дочерей – другой дворец. Этот дворец в пять этажей из камня и кирпича, названный Теремным, своими низенькими сводчатыми комнатами напоминал пчелиные соты. Здание несколько раз серьезно пострадало от пожаров в XVI и в начале XVII века, но оба первых царя из рода Романовых, Михаил и его сын Алексей, не жалели средств на восстановление дворца. При Алексее дверные и оконные наличники, перила и карнизы заменили белокаменными, резными, с растительным орнаментом и фигурками зверей и птиц, которые в то время были ярко раскрашены. Алексей особенно старался обновить пятый этаж, отведенный под его собственные покои. В пяти главных комнатах – передней, тронной, известной как Золотая палата, кабинете, спальне и молельне – стены и полы были обшиты деревом, чтобы влага не скапливалась на камне; на стенах, кроме того, висели расшитые шелковые занавесы, гобелены и тисненые кожи с изображениями сцен из Ветхого и Нового Завета. По сводам и потолкам вились прихотливые узоры, сверкали яркими красками, на фоне щедрой позолоты и серебра, удивительные заморские растения и сказочные птицы. В царских покоях старинная обстановка соседствовала с новомодной. Там стояли старые резные дубовые скамьи, сундуки, массивные полированные столы, но были там и обитые тканями кресла, изысканные – золоченые и слоновой кости – столики, часы, зеркала, портреты в рамах, книжные шкафы, полные богословских трудов и исторических сочинений. Одно из окон царского кабинета было известно как Челобитное. Снаружи к нему был прикреплен небольшой ящик, который спускали вниз, а когда он наполнялся прошениями и жалобами, втаскивали наверх для монаршего прочтения. В царской опочивальне, обитой венецианским бархатом, помещалась изукрашенная тонкой резьбой дубовая кровать с парчовым балдахином на четырех столбах, с шелковыми занавесками; на кровати высилась гора подушек и меховых и пуховых одеял, спасавших от ледяных зимних ветров, которые бились в окна и сквозняками гуляли по дому. Все эти комнаты отапливали, а заодно и украшали огромные печи, выложенные блестящими пестрыми изразцами, – они-то и согревали российских властителей.

Отсутствие света было главным недостатком этих прекрасных покоев. Солнце едва пробивалось сквозь узкие окошки с двойными слюдяными пластинами в свинцовых переплетах. Не только по ночам или в короткие хмурые зимние дни, но и летом Теремной дворец освещался главным образом мерцающим пламенем свечей в нишах и вдоль стен.

В третьей четверти XVII века царские палаты занимал второй царь династии Романовых, «Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, Всея Великия, и Малыя, и Белыя Руси самодержец». Далекая и недоступная для подданных, его августейшая персона была окружена ореолом полубожественности. Послы-англичане, приехавшие в 1664 году благодарить царя за постоянную поддержку, которую тот оказывал их королю Карлу II во время его изгнания, были глубоко потрясены видом царя Алексея на троне: «Царь, ослепительным сиянием подобный солнцу, самым величественным образом восседал на трене со скипетром в руке, увенчанный короной. Его массивный трон был сделан из позолоченного серебра, а спинку украшала причудливая резьба и пирамидки. Приподнятый над полом на семь или восемь ступеней, трон придавал монарху сверхъестественное величие. Его корона, надетая поверх шапки, отороченной черными соболями, была вся усыпана драгоценными камнями, а ее конусообразная верхушка заканчивалась золотым крестом. Скипетр тоже весь сверкал драгоценными камнями, как и все царское облачение сверху донизу, включая бармы».

С детства русских приучали смотреть на своего царя как на существо богоподобное, что нашло отражение в таких пословицах и поговорках, как, например: «Ведает Бог да государь», «Без Бога свет не стоит – без царя земля не правится», «Все во власти Божьей да государевой», «До Бога высоко, до царя далеко».

Другая пословица «Государь – батюшка, а земля – матушка» показывает, что чувство русского человека к царю неразрывно связано с его отношением к земле. «Земля», «почва», «родина» – слова женского рода, причем рождаемый ими образ рисовал не юную, невинную девушку, а зрелую женщину, мать. Все русские – ее дети. В каком-то смысле задолго до идей коммунизма русская земля была общей. Она принадлежала царю, как отцу, но также и народу, его детям. Царь распоряжался ею, мог раздавать крупные наделы своим знатным любимцам, но все же земля оставалась совместной собственностью единой национальной семьи. Когда этой земле грозила опасность, все готовы были умереть за нее.

В этой семейной структуре царь занимал положение отца народа, «батюшки». Его самодержавное правление было патриархальным. Обращаясь к подданным, он называл их своими детьми, и, как отец над детьми, имел неограниченную власть. Русский народ не мог себе представить, чтобы царскую власть что-либо сдерживало, «ибо кто, кроме Бога, может ограничить власть отца?» Когда он велел, они подчинялись по той же причине, по какой детям положено беспрекословно слушаться отцовских приказов. По временам уважение к царю приобретало рабский, византийский характер. Российские дворяне, приветствуя царя или принимая царскую милость, падали перед ним ниц, касаясь лбом земли. Обращаясь к своему царственному господину, Артамон Матвеев, первый министр и близкий друг царя Алексея, писал: «Холоп твой Артемошка Матвеев, с убогим червем сынишкою моим… вержением глав наших лица до лица земли преклоняем». Обращаясь к царю, следовало употреблять весь длинный официальный титул, причем, пропустив одно-единственное слово, человек мог быть заподозрен в намеренной непочтительности, едва ли не равносильной измене. Речи же самого царя почитались как святыня: «Каждому, кто выдаст, что говорится в царском дворце, грозит смерть», – писал живший в Москве англичанин. На самом же деле полубог, носивший такой громкий титул, увенчанный короной с гроздьями алмазов величиной с горошину, похожими на сверкающие кисти винограда, облаченный в царскую мантию, расшитую изумрудами, жемчугом и золотом, был довольно заурядным смертным. Царя Алексея еще при жизни нарекли «тишайшим» – он слыл самым спокойным, мягким и благочестивым из всех царей. Когда в 1645 году шестнадцатилетний Алексей сменил своего отца на престоле, он уже заслужил прозвище «молодой монах». В зрелости он был выше ростом, чем большинство русских, – около шести футов, хорошо сложен, склонен к полноте. Его округлое лицо обрамляли каштановые волосы, он носил усы и густую бороду. Выражение карих глаз царя менялось от сурового в гневе до нежного в минуты умиления и религиозного смирения. «Его царское величество – приятный человек, он месяца на два старше короля Карла II», – сообщал английский врач царя Алексея, доктор Сэмюэл Коллинз, и добавлял, что его пациент «мог сурово карать, но вместе с тем очень дорожил любовью своих подданных. Так, на уговоры одного иностранца ввести смертную казнь для каждого, кто дезертирует из-под его знамен, царь отвечал, что «трудно пойти на это, ибо Господь не всех наделил равным мужеством».