Иван Исаков - Каспий, 1920 год Страница 3

На корабле есть даже комендор с того эсминца «Керчь», который играл главную роль в трагедии 18 июня, потопил торпедным залпом наш линкор {4} у Дооба и сам затопился под Туапсе, дав историческое радио: «Всем! Всем! Всем!… Предпочел гибель позорной сдаче Германии!»

Фамилия его Гридин. Пользуется большим влиянием.

Командный состав делает свое дело честно и добросовестно, но как-то тихо и незаметно. Работает, руководит… но не командует.

Уставов или инструкций - никаких.

Своеобразная вольница, и все идет почти нормально из-за революционной сознательности и опытности команды. Но достаточно ли этого для боя, если само слово «дисциплина» приводит их в ярость?

Комиссар пропадает больше вне корабля. То в заводском комитете завода, то в политотделе флотилии.

* * *

Пытался анализировать, в чем моя беда.

1. Беспартийность! Если бы был членом РСДРП(б), то меня лучше бы знали и я знал бы все, чем дышит команда. Как понимает обстановку и задачи, которые я узнаю из газет. Учился бы у них той политграмоте, которой не мог меня обучить старый флот.

2. Что никто меня не «представил» команде. Ничего они обо мне не знают, а ярлык «бывший офицер» - сейчас не очень удобная визитная карточка.

Даже приказа не объявили. Просто в один прекрасный день появился какой-то фрукт в офицерской фуражке и бушлате и сунул командиру предписание о том, что с такого-то числа военмор Исаков назначен командиром, а ему, то есть бывшему командиру, надлежит исполнять обязанности помощника!

3. Команда явно обижена. Почему снизили в должности командира, которого они знают, с которым воевали и которому доверяют, а главное - что он справлялся со своими обязанностями.

4. Наконец, как это ни странно, неприязнь ко мне вызвана частично и тем, что я «балтиец».

У моряков этот нездоровый «патриотизм» был всегда. Думаю, что при царе реакционное начальство его раздувало сознательно, чтобы мешать объединению, чтобы прививать антагонизм и - когда нужно - использовать.

Так или не так, а я для них «чужой».

А после VIII съезда, в марте прошлого года, думал, что все трудности для добросовестных «военспецов» уже прошли.

Помню, как еще до съезда вписал себе в дневник слова Ленина: «Совершенно незачем выкидывать полезных нам специалистов».

Но теперь оказывается, что я не все и не до конца понял.

Середина марта. Еще в доке Нобеля.

Сегодня один анекдот (к сожалению, не очень смешной) кое на что надоумил.

В кают- компании за обедом кто-то, расписывая таланты и остроумие Л. Рейснер, рассказал, что мичман Семченко (которого я хорошо знал до революции, вместе учились), задумав перебежать к врагам, захватил в степи верблюда и погнал его в сторону ближайшего расположения белых отрядов. Хозяин или погонщик отказался сопровождать. Ни деньги, ни наган не имели воздействия.

Семченко решил «штурманить», ориентируясь по звездам, и на корабле пустыни углубился в пустыню.

Убаюканный мерным покачиванием, тишиной и однообразием ландшафта, мичман заснул. Проснулся на рассвете, задержанный нашими красноармейцами почти в «пункте отшествия».

Оказывается, верблюд в середине ночи повернул на 180 градусов и пошел обратно, домой. Штурманская часть подвела.

Семченко закончил сухопутное плавание и жизненный путь.

Так вот, будто по этому поводу Лариса сказала: «Верблюд оказался более честным, чем бывший офицер!

Посмеялись.

А потом, в каюте, я думал: почему мне должны верить больше, чем Семченко? Что я не из дворян? Что участник Ледового похода и боев с англичанами на Балтике? Этого мало. Это не гарантия политической лояльности на всю жизнь. И еще, - значит, я расплачиваюсь не только за себя, но и за семченков. А сколько их? И где они маскируются?

Получается, бывшее офицерство - вроде каиновой печати.

Но не может это мне помешать идти до конца по тому пути, который я окончательно выбрал в 1917 году, то есть по пути с народом.

Март (в доке Нобеля).

Не тянет в город, хотя я в Астрахани впервые.

Не только потому, что надо изучать корабль, готовиться к выходу из дока и к началу кампании.

Я не видел ни одного более мрачного города.

При моем любопытстве ко всему новому - смотреть не хочется; причем главная причина не в выломанных проемах, заколоченных досками окнах или в выщербинах стен - от снарядов и сыпи пулеметных очередей. Более мрачное впечатление производят целиком выжженные кварталы. Огонь пожарищ, очевидно, постарался здесь больше, чем артиллерийский или ружейный огонь.

Сколько страданий должны были перенести защитники города и его жители! Кто расскажет об этом? Редкие прохожие. Даже собак не видно. Кладбище внутри города {5}.

А если прибавить лужи, грязь, мусор и пыль, щедро разносимые ветром, то становится понятным, почему город так пустынен (кроме толкучек на базаре, вокзале, пристанях) и почему самому неохота лишний раз пройтись по этим страшноватым, вернее - печальным улицам.

Говорят, ночью на окраинах подстреливают советских деятелей и командиров, которых независимо от должности называют «комиссарами».

Сколько лет Романовы извращали сознание казаков, и они до сих пор упорно идут против народа. Если верить разговорам, то монахи и монашки - главная опора этих бандитов, орудующих в городе.

Спасибо случаю

Окруженный нашими, стоит на палубе низенький паренек в облезлой кожаной куртке и что-то с жаром рассказывает.

Когда повернулся, вижу - Князев!

- Здорово, Князев!

- Здорово, товарищ мичман! А я как раз до вас собирался заглянуть после своего кореша, которого пришел проведать, да вот ребята все нашими отрядами интересуются.

- Какие такие отряды?

- Как какие? Конечно, кожановские! - При этом маленький Князев приосанился, чтобы показаться более высоким, солидным, а может, и грозным.

Час или полтора мы с ним болтали без умолку у меня в каюте, вспоминая эту самую Балтику.

Хорошо помню, как завязалась наша дружба на бывшем артиллерийском транспорте «Рига» (позже переименованном в «Трансбалт»).

Несмотря на молодость, был я назначен старшим помощником только потому, что капитан И. Буданов знал меня с 1917 года по Ревелю, а остальным бывшим офицерам флота он, как торговый моряк, не доверял. Готовились к срочному рейсу в Гамбург «под Красным Крестом» - за ранеными русскими военнопленными.

Живой, веселый, но очень «работящий» - Князев (машинный электрик) мне сразу понравился, и у нас установились хорошие, деловые отношения.