Анатолий Терещенко - Женское лицо СМЕРШа Страница 3

— Кто тебе сказал, что ваш фронт на Дальний Восток идет?

Я ничего ему сразу не смогла ответить, так как не сообразила, в связи с чем этот вопрос он задал мне. Да он и не слушал бы меня, потому что сразу резанул словесно:

— На шесть суток ее!

Сказал, и меня повели. Правда, вольностей и жесткости «конвоиры» не допускали. Один из них был Градосельский, — такой высокий, молодой мужчина.

— Я его знал, — заметил ей.

— Очень хорошо, значит, представляете. Ну, он привел к дежурному. Тот мне приказал снять ремень и препроводил в комнату, где находились столик, табуретка и откидные нары, прикрепленные на день к стенке. Вот там я все шесть суток и отсидела.

— Обиды не было на начальника?

— Нет, конечно, так как молодость не злопамятна, так как она всегда при силе и выдержке. Что мне тогда, молодой, было отсидеть несколько суток.

Но после «отсидки» на гауптвахте я снова встретилась с Абакумовым. А произошло это событие так. Мои подруги-коллеги вскоре разъехались по фронтам. Спрашиваю у старшей:

— А что мне делать?

Она отвечает:

— Работать!

Ну, я и грею клавиши. Как-то пришла с работы, включила черную тарелку — бумажный репродуктор и слышу: Абакумову присвоено звание генерал-полковника.

Пока утром ехала на работу, родилась мысль — напишу рапорт на новоиспеченного генерал-полковника, чтобы меня отправили снова на фронт, штаб его, как я уже говорила, стоял в Ярославле. Пришла на рабочее место, и застучали клавиши машинки, выбивая текст:

«Б связи с тем что я работаю здесь не по специальности, прошу меня откомандировать обратно на мой фронт

Козина».

Понесла в приемную. Передала рапорт молодому пареньку со словами:

— Не могли бы вы доложить Абакумову?

— Доложу.

И я ушла к себе. Проходит некоторое время и дежурный кричит в трубку:

— Козина, к Абакумову!

Иду и думаю, что вот сейчас он меня отправит в Ярославль, к своим. Стучусь и открываю дверь. Вижу, он один сидит, не в форме. На нем белая рубашка. Подхожу поближе. Он вдруг спрашивает:

— Ну и что такое? Почему тебя используют не по специальности? Какая у тебя специальность?

— Стенографистка…Меня вызвали в командировку, а я здесь работаю машинисткой, а стенографистке на машинке не положено работать, — отвечаю ему.

— Почему?

— Потому что скорость тогда теряется.

Он смотрит на меня, явно не понимая мой ответ, а потом задает вопрос:

— Ну, ты же москвичка…

— Да, москвичка…

— Так война же скоро кончится…

— Да, — говорю, — я понимаю.

— И чего ты, москвичка, поедешь на фронт? Оставайся здесь работать, — говорит он так убедительно.

— Хочу войну закончить на фронте. Вот кончится война, вернусь в Москву…

— Ну ладно, я подумаю! И потом скажу, — задумчиво произнес он.

На следующий день, утром, буквально только вошла в кабинет - звонок:

— Козина, к Абакумову!

Иду и думаю: «Сейчас, наверное, скажет: уматывай, чтоб я тебя не видел, а то мешаешь сосредоточиться!».

Только вошла в кабинет, а он мне и говорит:

— Ну, вот что, я подумал и решил: будешь работать у меня. Мне такая стенографистка нужна, станешь моей личной стенографисткой.

В кабинете находился ещё один генерал. Это был, как потом выяснила, его заместитель по кадрам Иван Иванович Врадий. Абакумов и говорит ему:

— Оформи ее моей личной стенографисткой и имей в виду, я ее наказывал. Сделай так, чтобы в личном деле этого следа не было.

Врадий молча кивнул и покинул кабинет.

Мне тоже надо было уходить. Но Абакумов вдруг заметил: «Видишь, — он указал в конец своего длинного кабинета, — там стоит столик? На нем телефон. Вот это твое рабочее место. Будешь приходить и здесь начинать работать независимо, я здесь или не здесь. Садишься и работаешь».

Вот и весь разговор! Потом каждый день я приходила, садилась и работала.

— Работы, наверное, много было?

— Нет, наоборот, раза два он мне продиктовал и все. Но приходила я на работу всегда точно, в утреннее время. Трудилась я нормальный рабочий день, как все машинистки: в 7.00 все заканчивали. И я тоже работала в таком режиме. Он меня никогда не задерживал. А ведь шеф бывало покидал кабинет в 5 — 6 утра!

Абакумов был очень внимательный человек к оперативному составу, к своим подчиненным. И подчиненные его за это уважали — видно было, чувствовалось. Сама обстановка в Центре такая была — уважительная.

— Как у вас в памяти запечатлелось известие о завершении войны?

— Вспоминаю, было утро 2 мая. Сижу, работаю. Вдруг на моем столе зазвонил телефон правительственной связи «ВЧ». Мужской, знакомый голос стал диктовать «шапку»:

«Начальнику Главного управления СМЕРШ генерал-полковнику т. Абакумову B.C.

Спецсообщение.

Сегодня, 2 мая 1945 года, Германия капитулировала. Передал Сиднее».

Он, наш бывший руководитель Карельского фронта, меня узнал по голосу, а потом спрашивает:

— Козина, как ты попала на Лубянку?

Я коротко ему рассказала. После того начались звонки. Именно на этом месте я познакомилась с моим будущим мужем Алексеевым, — начальником секретариата у Сиднева. Что касается отношений с Абакумовым, то они все время были чисто служебные. Он работает и я работаю.

— Чем объясните такое благожелательное отношение к вам?

— Думаю, как совестливый человек, решил пожалеть меня за наказание, явившееся результатом взрыва эмоций. А, как известно, холерики быстро остывают. Ничего другого не было.

Вспоминаю ещё один забавный случай. Абакумов подписал приказ на премию много работающим машинисткам. Мы решили сброситься и купить ему букет. Задуманное сделали. Он, конечно, был удивлен и растроган. Наверное, первый раз в жизни женщины ему дарили букет…

Кроме работы в аппарате у Абакумова стенографисток активно привлекали следователи. Только прикомандированных со всех фронтов их, помню, было девяносто три. Бывало так, в 9 вечера у 4-го подъезда автобус стоит, спускаюсь туда, еще две стенографистки, следователи — и нас везут в Лифортово, там по кабинетам расходимся, допрашивать. В 5 утра все заканчивают, автобус довозит нас до метро, и все разъезжаемся по домам. В 10.00 надо было вернуться на рабочие места…

Приезжаю на работу и тут же в неё включаюсь. Надо расшифровать тексты, что записала. Допрашивали следователи предателей, карателей, шпионов, военнопленных.

После того мы с Алексеевым расписались, он мне предложил ехать к нему на 1-й Белорусский фронт.