Раймон Арон - Мемуары. 50 лет размышлений о политике Страница 3

Раймона Арона часто упрекают в разрозненности его трудов. Но не будем ограничиваться внешней стороной: единство вдохновения работ ученого таково, что следует избегать какой бы то ни было периодизации его творчества, даже несмотря на признание самого автора[5]. В определенном смысле труд Раймона Арона похож на дерево, ствол которого прочно закреплен в почве корнями, а ветви постоянно и одновременно свободно развиваются.

Хронологическая последовательность исследования тоже довольно относительна. Это хорошо заметно на страницах «Мемуаров». Начав рассуждение, Арон развивает его, доводя до логического завершения, при этом не боится «забегать вперед», отрываясь от описываемого периода. Так же легко он возвращается к уже обсужденным фактам, что подчеркивает взаимосвязанность слагаемых его мысли.

Программа исследования никогда не изменялась с момента прогулки по берегу Рейна: его интересовала, напишет он в «Мемуарах», «…историчность бытия гражданина и вообще человека. Каким образом я, Раймон Арон, француз, еврей, находящийся в определенный момент истории, могу понять целое, атомом которого я являюсь среди миллионов других? Как я могу охватить целое, иначе как с одной из неисчислимого множества точек зрения». Отсюда вытекает двойной поиск: с одной стороны — почти кантианский, выраженный вопросом: «Возможно ли историческое познание?», с другой — касающийся конкретных межличностных отношений, ведущий к коллективным общностям и обычно разделенный между социологией и политологией. Арон неоднократно утверждает, что такое разделение предмета исследования между науками, полезное для анализа его отдельных характеристик, должно быть ограничено при изучении целого. Это логически вытекает из его принципа: всегда учитывать точки зрения в их взаимосвязи.

Раймон Арон использовал «смешение наук» во многих книгах. Так, в работе «Политические исследования» (1972) введение — «Наука и общественное сознание» — касается социологии; первая часть — «Идеи», сосредоточивается на философии; вторая — «Внутри государства» — относится сначала к политической философии, а затем переходит к вопросам политологии в целом и к ее частному приложению — Франции; и наконец, третья часть — «Между государствами» — разбирает вопросы мировой стратегии. Единство этой книги могло показаться искусственным, если бы ее не пронизывала общность научного поиска и проблематики. Автор не прекращает задавать себе один и тот же вопрос — от определений, приведенных на первых страницах, до выводов на последней: что же разделяет, одновременно объединяя, граждан в государства и государства между собой?

В статье «Последний из либералов» Ален Блоом пишет, что «либерализм Арона того же рода, что и у Локка, Монтеня, Джона Стюарта Милля и, в определенной мере, Токвилля»[6]. Осторожное сравнение с Токвиллем объясняется молчанием Арона по поводу исчезновения (по крайней мере с французской политической сцены) аристократии, хотя Арон неоднократно высказывался в защиту элитарных слоев общества, подчеркивая их значение. Как заметил Ассан Ажерар в 1984 г., учение Арона должно пониматься как радикальный плюрализм: историчность в нем достигает определенной объективности лишь в полицентрическом мире.

Раймон Арон много и разнообразно высказывался на тему свободы. На страницах «Мемуаров» мы находим анализ его критического исследования «Либеральное определение свободы»[7], посвященное книге Ф. Хайека «Конституция свободы»[8]. Ф. Хайек видел в свободе отсутствие принуждения, способное породить права и выраженное через общность законов, равных для управляющих и управляемых, которые должны быть членами одного и того же политического сообщества. Арон соглашается с такой позицией, но, говоря о критериях свободы, дополняет: «…ни один (из критериев), сам по себе не может быть решающим, но все вместе предполагают идеал общества, где государство оставило бы индивидуальным инициативам наибольшее из возможных полей действия…» Арон усиливает значимость своих замечаний, опасаясь, что в процессе мондиализации из желания преодолеть сразу же или, по крайней мере, быстро суверенность государств-наций возникнет опасность тирании — ограничение свободы одним мировым лидером.

Выбор в пользу либерализма неотделим от эпистемологического анализа, так как анализ познания и ценностный выбор происходят из одного источника. Вовлеченность слушателя уже филигранно вписывается в ароновскую критику, ограничивающую объективность какой-либо точки зрения. Наверно, в этом и заключается объяснение его удивительной карьеры, в продолжение которой на свет появились теоретические труды, социологические исследования, работы по современной истории: их связывает и одухотворяет одна цель. И как бы ни складывалась жизнь философа, он продолжает свое исследование.

Во время оккупации Франции нацистскими войсками Арон работает в Лондоне, занимаясь изданием ежемесячного патриотического журнала «France libre» («Свободная Франция»), близкого к генералу де Голлю; публикует обозрения событий, пишет статьи, позднее вошедшие в сборник «Человек против тиранов» (1944; 1945). В «Мемуарах» он подробно рассказывает о событиях, которые наблюдал, находясь в эмиграции, размышляет о противостоянии двух лагерей, на которые раскололось французское общество во время войны: с одной стороны, законное, но предавшее национальные интересы, правительство Виши во главе с легендарным героем Первой мировой войны маршалом Петеном; с другой — генерал де Голль и его сторонники. Впрочем, политический выбор в сложившейся ситуации не представлял для Арона никакой трудности. Тем не менее он тщательно анализирует причины, приведшие Францию к такой ситуации.

Раймон Арон решительно выступил против нацизма, не столько как еврей, представитель преследуемого меньшинства, но прежде всего из-за неприятия режима, стремящегося стереть индивидуальные различия в поведении и мышлении. В 1933 г. Арон с горечью и удивлением отмечал, что в Германии, стране высокой культуры, старый правящий класс с нацистами связывал надежды на возрождение независимости и могущества страны. Костры из книг, горевшие на Унтер-ден-Линден, отражались в сердце Арона отблесками пожара Александрийской библиотеки, символизируя варварство, пришедшее к власти. В годы «холодной войны» он по той же причине сделал ясный выбор против режимов, царящих в странах Восточного блока. Идеократия — этот термин, обозначающий правление доктрины, появится из-под его пера гораздо позже — представляется Арону основной движущей силой тирании. Немногих тревожных свидетельств, просачивающихся из-за «железного занавеса», ему было достаточно, чтобы догадаться об ужасах ГУЛАГа, пришедших на смену нацистским лагерям уничтожения. Арон с большим вниманием отнесся к выступлениям и статьям А. Солженицына и, позже, А. Зиновьева.