Эндель Пусэп - Тревожное небо Страница 3

Так проходит час за часом. Вот уже пора тень мерять: становишься спиной к солнцу, заметишь, где кончается тень от головы, а затем ставишь ногу одну перед другой, чтобы определить, сколько ступней уместилось по длине тени. Проходит какое-то время, измеряешь снова. И если тень уже не укорачивается — значит наступил полдень, и пора гнать стадо домой.

Отмахиваясь хвостами от слепней и оводов, коровы бегом пускаются по тропинке. Видя непорядок, здоровенный пес Крантс забегает вперед и сердито лает.

Дома с гордостью передаем нанизанных на ивовый прут хариусов тете Марии, и та с улыбкой хвалит нас:

— Молодцы ребята!

… В теплый июньский вечер, на второй день праздника — троицы, вся наша семья собирается на ужин. Вдруг во дворе яростно начинают лаять собаки. Отец выходит во двор, за ним-мы с Вальтером.

У крыльца, верхом на взмыленном коне, старается перекричать собачий лай дядя Вася — Василий Тимофеевич Стрижнев — наш давнишний знакомый из села Шалинского. Тут же из-за угла выбегает тетя Аделе (она жила тогда в деревне Березовке, в пяти верстах от нас). Из отрывистых фраз взволнованной тети и дяди Васи мы разбираем, что из волостного села едет карательный отряд забирать отца и дядю Александра, также недавно вернувшегося с фронта.

Мы не знаем, за что «забирать»? Но что такое карательный отряд, мы уже понимаем. Один такой уже побывал на Выймовских хуторах. На счастье, в тот раз не было дома ни отца, ни дяди.

С револьверами и саблями на боку ворвались тогда к нам во двор пятеро всадников.

— Хозяин дома?

Получив отрицательный ответ, слезли с коней и, оттолкнув с порога маму, заскочили в дом. Забрали все: пиджаки и брюки, полушубки и валенки, одеяла, простыни и белье. У нас сохранилось лишь то, что было одето на себя.

На следующий день к нам прибежала заплаканная соседка Мийли Сандра.

— Они хотели нашу Эльфриду… Один затащил ее уже в комнату, но был сильно пьян. Она вырвалась от него и побежала задами к лесу. Этот пьяный начал по ней стрелять и прострелил ей ногу. — Мийли утирала уголком платка набегающие слезы. — А старый Лээду сам был крепко выпивши и пошел их искать. Что он им сказал, не знаю, но его так избили шомполами, что он сейчас только на животе лежать может. А потом они ускакали к Хунтю Яну. Есаул, начальник ихний, увидел, что у Яна усы, и решил, что это и есть ваш Александр. Перепутал, значит. Схватили Яна и давай бить. Впятером его били нагайками и по голове, и по лицу. А когда Ян уже упал, то есаул ушел в дом и там изнасиловал сестру Яна, Манни… А Манни ведь на выданье была, ее из города сватали. Рудольфа Луйбова и Эйжена Лусиса привязали за руки к седлам, поволокли за конями в лес и там расстреляли…

— Надо быстро собираться и уходить в тайгу, — говорит отец, заходя обратно на кухню.

Дядя Александр развернул самодельную карту, и отец, водя пальцем по нанесенным чернилами извилистым линиям, сказал:

— Вот здесь перейдем Базаиху, а потом вверх по Корбуку… Тетя Аделе начала торопить отца. Подружка, прибежав из деревни Ситика, только-что сообщила ей, сама слышала, как пьяный белогвардейский офицер говорил брату Юхану: «Сейчас мы этой падалью пачкаться не будем, праздник все-таки, а после праздника покончим со всеми. И с Пусэпами, и с Юурикасом, и с Оя…»

Наспех закончив ужинать, отец позвал меня.

— Пойдем, Эндель.

Мы побежали вверх по логу. В полуверсте, чуть правей поселка, лежала вывороченная с корнями громадная ель.

— Спрячься за ней и прислушивайся. Как услышишь, что едут, свистни и беги домой.

Услышав вскоре громыхание приближавшейся по проселку телеги, я заложил два пальца в рот, свистнул, что было силы и понесся домой.

Вдвоем с Вальтером выгнали из загона скотину и погнали ее к реке. Взрослые довязывали навьюченные на коней мешки с вещами, продуктами и обещали догнать нас.

— А где же мы теперь жить будем? — спросил Вальтер, когда мы уже перегнали скот вброд через Базаиху. Что я мог ответить? В самом деле, где?

Выйдя на рассвете к реке Корбук, мы, не раздумывая, свернули влево, вверх по реке. Коровы пошли медленнее, то и дело хватая пробивавшуюся сквозь прошлогоднюю траву нежную зелень.

— Давай остановимся, — предложил я. — Подождем других.

Скотина разбрелась по поляне, жадно поедая сочную траву. Нам тоже хотелось есть, но мы не догадались захватить с собой даже куска хлеба.

— Надо черемшу искать, — вспомнил брат Вальтер. На наше счастье, она оказалась рядом и мы наелись до тошноты.

Прошел день. С наступлением темноты стало холодно и мы разожгли костер. Ждали всю ночь. Никого.

И только наутро, когда солнце поднялось над верхушками елей, наконец-то на тропинке показался отец.

— А коров вы доили? — огорошил он нас еще издали вопросом.

Вот растяпы! Нам это и в голову не приходило. Ведь нам так хотелось есть, а рядом было молоко…

Отвязав от пояса привезенную еще с войны небольшую манерку, отец принялся доить коров.

Дав нам по кусочку хлеба и молока, отец накормил и собак. Ругая себя, что не сказал, по какой тропе нам следовало идти, велел трогаться назад.

Лишь на следующий день догнали мы остальных членов семьи. Тут же паслись стреноженные кони. Навьючив на них поклажу, хотели продолжать путь, но не смогли поднять свиней. Не помогли ни хворостина, ни кнут. Приподнявшись немного и визжа от боли, то одна, то другая вновь валилась на брюхо.

— Они не могут больше идти, — сказала бабушка. — Животные выбились из сил.

— Может, их заколоть? — спросил отец. — Кормить их, кроме травы, нечем. Отощают вконец.

— А мясо куда девать?

— Придется выдолбить корыто.

Застучав в два топора, отец и дядя Александр свалили толстенную лиственницу и, отрубив кусок от комля, выдолбили к вечеру большое корыто. Затем вырыли яму и опустили его в землю.

Утром, когда уже из-за леса выглянуло солнце, нас разбудила мама. Над вчерашней ямой высился бугорок свежей земли. Тетя Мария и дядя Александр сгребали на этот бугорок прошлогоднюю траву. Почву вокруг покрывали бурые жирные пятна. Женщины доили коров, разжигали костер.

Вдруг собаки, мирно сидевшие поодаль от костра, с лаем бросились к лесу. Сердце сжалось: каратели? Нет, не они… С громадным узлом на спине, отмахиваясь от наседавших собак, из лесу появился пожилой мужчина, с обвисшими усами и изборожденным морщинами лицом. Вслед за ним шла женщина. Она также несла на спине поклажу и на руках — девочку лет двух-трех. Другая девочка, немного побольше, семенила рядом, держась за ее юбку.

Усатый дядя был нам знаком: он время от времени навещал нас и заводил с отцом непонятные для нас споры. Спорили то о коммунистах, то об эсерах и каких-то анархистах. Это был Август Юурикас со всей своей семьей.