Эдна О’Брайен - Влюбленный Байрон Страница 3

Байроны, упомянутые в «Книге Судного дня», это де Бурэны Нормандские, вассалы Вильгельма Завоевателя, получившие титул и земли в Ноттингемшире, Дербишире и Ланкашире за доблесть в битвах на суше и на море. В 1573 году Джон Байрон из Колуика купил за 810 фунтов у Генриха VIII Ньюстедское аббатство в Ноттингемшире — дом, церковь, монастырь на трех тысячах акров земли — и лет через шесть был посвящен в рыцари Елизаветой I. Он переделал Ньюстед с размахом, по своему вкусу, приспособив его для светских нужд, даже разместил там театральную труппу. Ко времени рождения Байрона его двоюродный дедушка, известный по прозвищу Злобный Лорд, жил в уединении в Ньюстеде, своем фамильном гнезде. Когда-то человек буйный, он под гнетом жизненных невзгод стал затворником. Построив причудливый замок и каменные укрепления на озере, по которому плавали игрушечные корабли, он разыгрывал там морские баталии со своим доверенным слугой Джо Марри, присвоив тому звание второго по старшинству командира; о том же Марри ходил слух, что он научил говорить с собой живущих за камином сверчков.

В 1765 году в Лондоне, в таверне на Пэлл-Мэлл состоялась встреча ноттингемширских сквайров и знати, многие из которых были связаны родственными узами. Злобный Лорд и его кузен Уильям Чаворт затеяли спор о том, как лучше подвешивать дичь; взаимное ожесточение зашло столь далеко, что мужчины перешли в верхнюю комнату, где при свете единственной свечи Злобный Лорд проткнул шпагой живот своего оппонента. После недолгого заключения в Тауэре за убийство он был помилован его друзьями пэрами и освобожден после уплаты скромного штрафа. Злобный Лорд возвратился в Ньюстед и становился все более несносным; жена покинула его. Он обрюхатил одну из служанок, которая называла себя леди Бетти. Его сын и наследник Уильям должен был жениться также на наследнице, но вместо этого сбежал со своей двоюродной сестрой. В отместку Злобный Лорд велел вырубить большую дубовую рощу, а две тысячи оленей, обитавших в его лесах, были зарезаны и проданы на мэнсфилдском рынке за гроши. В последнем приступе мстительности он заложил свои права на угольные шахты в Рочдейле, лишив дохода всех будущих наследников. И все же Байрон гордился благородством своего происхождения, забывая добавить, что многие из его родни были скотами и проходимцами, по временам впадавшими в помешательство и, как выразился Томас Мур, постоянно страдавшими от «вторжения в их жизнь финансовых затруднений».

В августе, когда Шальной Джек не вернулся, чтобы дополнить семейный портрет, Кэтрин с маленьким сыном отправилась в почтовой карете в Абердин, где ей вновь пришлось снимать комнаты над магазином. Ее муж появлялся время от времени лишь для того, чтобы тянуть деньги из женщины, чей доход теперь уменьшился до 150 фунтов в год. Отвратительные скандалы, которые сопровождали его появление и которые, как утверждает Байрон, он помнил, не оставили у ребенка, по его собственному выражению, «вкуса к семейной жизни».

В Абердине жизнь матери и ребенка была спартанской и довольно неспокойной. Кэтрин, склонная к крайностям, переходила от неуемной любви к приступам гнева; сын, с его необузданным нравом, платил ей той же монетой. Соседи рассказывали, что миссис Байрон нередко бранила сына, называла его «хромуша», а через пять минут утешала поцелуями. Он со своей стороны развлекался тем, что во время церковной службы втыкал булавки в пухлые руки матери. Он не желал подчиняться. В шотландском пледе сине-зеленых тонов — цвета Гордонов — Байрон разъезжал на пони с хлыстом в руках и, если кто-то смеялся над его хромотой, пускал хлыст в ход и приговаривал: «Не смей так говорить!»

Шальной Джек писал из Франции сестре, которая была и его любовницей, умоляя ее «приехать ради Христа», так как у него нет ни крова, ни прислуги, а питаться приходится объедками. В августе 1791 года в Валансьене он умер от чахотки, продиктовав двум нотариусам завещание, в котором оставлял своего трехлетнего сына ответственным за его долги и расходы на похороны. Кэтрин ухитрилась их оплатить, заняв более тысячи фунтов под наследство, которое должна была получить после смерти своей бабки. Когда она узнала о смерти мужа, ее вопли были слышны по всей Брод-стрит: глубина ее скорби «граничила с помрачением рассудка». В довольно напыщенном письме, адресованном золовке, к которой она обращалась «моя дорогая сударыня», Кэтрин, описав свою безмерную печаль, попросила прядь волос покойного мужа в память о том времени, когда она и ее «милый Джонни» любили друг друга.

В пять с половиной лет Байрон стал настолько неуправляем, что Кэтрин отдала его в школу в надежде, что там мальчика приучат к послушанию. Отчуждение в семье, скандалы, обращение «хромое отродье» в устах матери, частые наказания — все это оставило столь глубокий след в его памяти, что много лет спустя в драме Байрона «Преображенный урод» мать называет сына, горбуна Арнольда, демоном и ночным кошмаром, когда тот молит ее не убивать свое дитя из ненависти к его отталкивающей внешности.

Благодаря своему наставнику мистеру Бауэрсу Байрон страстно полюбил историю, особенно историю Древнего Рима; он упивался описаниями битв и кораблекрушений, которые потом мысленно разыгрывал с собственным участием. В шесть лет он переводил Горация; величественные и мрачные описания смерти, приходящей без разбора во дворцы и хижины, возбуждали его испуганное воображение. Ему не исполнилось и восьми, когда он прочел все книги Ветхого Завета и нашел, что Новый Завет не сравнится с ним в выразительности и богатстве описаний. Когда Байрона зачислили в школу, он подсчитал, что уже прочел четыре тысячи романов, хотя, возможно, тут нам следует сделать скидку на мальчишеское преувеличение. Его любимцами были Сервантес, Смоллетт и Вальтер Скотт. Но самой сильной привязанностью Байрона оставалась история; «История Турции» Ноллеса заронила в нем страстное желание еще в юности посетить Левант и определила экзотический фон многих его восточных поэм.

В восьмилетнем возрасте в школе танцев его сразили прелести Мэри Дафф, и, еще не умея найти этому название, он ощутил приступы радости и смятение, сопутствующие влюбленности. Мэри была одним из тех хрупких, словно сотканных из цветов радуги созданий с классически правильными чертами лица, которые и в дальнейшем всегда пленяли Байрона. Ее сменила Маргарет Паркер, дальняя родственница, в которую он тоже был безумно влюблен. Вновь и вновь искал он эту душу-близнеца в своих кровных родственниках, стремясь ощутить ту страсть, которая погрузила бы его в «трепетное смятение». Противоположностью подобной нежности была ответная жестокость. Байрон попал под очарование романа «Зелуко»[7], в котором антигерой, утратив власть над собой, роковым образом принужден совершать преступления — он убивает самых близких ему людей, приручает воробья, чтобы потом свернуть ему шею, и эти черные дела не приводят его в узилище, а возвышают до положения Великого мага, которым и сам Байрон хотел бы стать.