Владимир Лапин - Цицианов Страница 3

В 1876 году вышел в свет первый том «Актов, собранных Кавказской Археографической комиссией». Собранные здесь материалы послужили документальным фундаментом официальной версии включения Кавказа в состав Российской империи. Ответственный за издание А.П. Берже, один из лучших знатоков истории, географии и этнографии края, дал такую характеристику нашему герою: «Вследствие жалоб и неудовольствий на слабое управление генерал-лейтенанта Кнорринга император Александр I назначил инспектором Кавказской линии, Астраханским военным губернатором и главноуправляющим в Грузии генерал-лейтенанта (впоследствии генерала от инфантерии) кн. Павла Дмитриевича Цицианова. Время его начальствования обнимает ровно 3 года и 5 месяцев и принадлежит к замечательнейшим, обильным событиями эпохам нашего владычества на Кавказе. Оно ознаменовалось столько же энергическими мерами к упрочению и развитию здесь благоустроенных порядков нашего гражданского управления, сколько и быстрым распространением власти и влияния России далеко за пределы Грузии, при всем том, что успехи нашего оружия иногда задерживались внешними политическими замешательствами и теми напряженными отношениями к Европейским державам, в каких Россия, как известно, находилась в первые годы правления императора Александра. Такой энергический образ управления может объяснить и то обилие материалов, какое накопилось в архиве за время пребывания здесь кн. Цицианова»[6]. Сразу следует отметить, что в сохранении этих ценнейших документов немалую роль сыграл Алексей Петрович Ермолов. 20 октября 1818 года он писал Михаилу Семеновичу Воронцову: «…Я нашел здесь архив в бесчестном беспорядке, многие бумаги растеряны, сгнили, стравлены мышами. Трудолюбивый мой Наумов собрал, что осталось; теперь он в совершеннейшем устройстве, разобран по содержанию бумаг, по годам и все в переплете. Одного не достает, чтобы в сем виде он был тотчас после смерти Цицианова»[7].

Вообще-то обилие документов — лишь косвенное свидетельство активности государственного мужа. Это скорее показатель трудолюбия канцеляристов и неисчерпаемых запасов бумаги. Однако в нашем случае дела из государственных архивов не только проливают свет на деятельность Цицианова, но и дают возможность раскрыть различные стороны его характера. Образованность князя Цицианова, его навыки, можно даже сказать, привычка изложения собственных мыслей и чувств в письменном ввде ставят его в тот довольно узкий круг людей начала XIX столетия, личность которых довольно явственно проглядывает сквозь строки деловых бумаг. Бюрократическая практика не предусматривала чтение начальником всех документов, которые подавались ему на подпись — даже на беглый просмотр ежедневной порции просто не хватало двадцати четырех часов. Александр Егорович Тимашев, министр внутренних дел при Александре II, известен был в частности тем, что, не глядя, черкал пером по документам, которые секретарь раскладывал веером на огромном столе. Глава важнейшего ведомства обегал стол по кругу и уезжал по своим делам. Не счесть таких примеров в истории государственных учреждений. Случай с Цициановым особый. Этот незаурядный человек, судя по всему, лично вырабатывал решения, и если не писал своей рукой, то по крайней мере диктовал послания и читал их перед отправкой адресату. Кроме официальных бумаг до нас дошло несколько десятков приватных писем Цициано-ва близким друзьям — Ф.В. Ростопчину и Н.В. Зиновьеву, а также графам Александру Романовичу и Михаилу Семеновичу Воронцовым, которые опубликованы в нескольких исторических сборниках.

В историографии вообще и в биографике в особенности о результатах труда исторического лица принято судить по разного рода официальным источникам, о личности же его — по свидетельствам современников и прежде всего — по мемуарам. Сорок месяцев, которые Цицианов управлял Кавказом, отражены в огромном отдельном томе (более тысячи страниц!) «Актов Кавказской Археографической комиссии». А вот мемуар об этом периоде всего-навсего один. Написан он генералом Сергеем Алексеевичем Тучковым (1767—1839). Его записки представляют собой довольно яркий пример использования мемуаров для сведения счетов со своими соперниками или недругами. Так, описывая боевые действия против персов в 1804 году, Тучков явно намекает на то, что главнокомандующий не без умысла отдал расплывчатое распоряжение о продвижении вглубь неприятельской территории. В случае успешного развития событий лавры доставались князю, а неудача легко записывалась на счет неразумного подчиненного. Далее во всех сражениях самые правильные и решительные действия мемуарист приписывал себе, выставляя Цицианова пассивным созерцателем происходящего. Это выглядит малоправдоподобным уже потому, что князь известен был своей горячностью и личной храбростью. Невозможно представить его безучастно наблюдающим за боем, после которого он делает выговор подчиненным за излишнюю активность и присваивает лавры победителя[8].

Воспоминания С.А. Тучкова, подобно большинству источников такого рода, представляют особую ценность для реконструкции событий и характеристики действующих лиц, поскольку отражают прошлое иначе, чем это делается в официальной документации. Иногда эти различия настолько велики, что создается впечатление, что речь идет о разных событиях и людях. Невозможно утверждать, что в воспоминаниях больше правды, чем в официальных рапортах, или наоборот, что субъективность мемуариста автоматически ставит его ниже составителя отчета. Авторы всех текстов связаны в своем творчестве законами жанра, они излагают собственную точку зрения на происходящее согласно уровню своей компетенции, литературным способностям, политическим взглядам, личным пристрастиям и т. д. И в личном дневнике, и в донесении императору человек писал так, как он мог и хотел, а не так, как это было на самом деле. Скрупулезный анализ исторических источников, сопоставление различных свидетельств, часто противоречащих друг другу, позволяют приблизиться к созданию картины прошлого, которая заслуживает названия правдоподобной. Абсолютно точной эта картина быть не может, потому что сам историк, так же как и авторы документов, пишет, как может и как хочет, даже если сам этого не осознает. Кроме того, следует помнить, что реальные люди, реальные события и предметы остались в невозвратимом прошлом, а в тексте мы имеем дело только с их словесными образами. Это в равной степени относится и к дошедшим до нас документам, и к научным исследованиям.

Любой официальный документ имеет более или менее установленную форму и не менее стандартизованную лексику, в которой заметное место занимают обороты речи, принятые для обозначения того или иного явления. В эти обороты втискивали подчас очень разные реалии, и лишь незначительные нюансы, видимые только тренированному глазу, нередко понятные только современнику или человеку, знакомому с контекстом, несут основную информацию о произошедшем событии. Словарь мемуариста по определению неизмеримо богаче словаря чиновника; мемуаристу дозволяется выплескивать с помощью чернил свои эмоции, фантазировать, морализировать и философствовать. Читатель слышит живую человеческую речь и поневоле проникается доверием к автору, тем более что авторитет последнего покоится на прочном фундаменте статуса очевидца или даже участника событий. Особо подкупают различные колоритные подробности, словесные портреты действующих лиц, невозможные в источниках других видов. Российский читатель, воспитанный в недоверии к официальной информации, всегда склонялся к версии, предложенной мемуаристами. При этом как-то упускается из виду, что немало авторов воспоминаний являлись одновременно и составителями официальных бумаг, а их произведения, такие разные по жанру, не спорят между собой только потому, что лежат в разных архивных папках.