Алексей Крученых - 15 лет русского футуризма Страница 3

Ваш год прошел со дня выпуска первых наших книг: «Пощечина», «Громокипящий Кубок», «Садок Судей» и др.

Появление Новых поэзий подействовало на еще ползающих старичков русской литературочки, как беломраморный Пушкин, танцующий танго.

Коммерческие старики тупо угадали раньше одурачиваемой ими публики ценность нового и «по привычке» посмотрели на нас карманом.

К. Чуковский (тоже не дурак!) развозил по всем ярмарочным городам ходкий товар: имена Крученых, Бурлюков, Хлебникова…

Ф. Сологуб схватил шапку П. Северянина, чтобы прикрыть свой облысевший талантик.

Василий Брюсов привычно жевал страницами «Русской Мысли» поэзию Маяковского и Лившица.

Брось, Вася, это тебе не пробка!..

Не затем ли старички гладили нас по головке, чтобы из искр нашей вызывающей поэзии наскоро сшить себе электро-пояс для общения с музами?..

Эти субъекты дали повод табуну молодых людей, раньше без определенных занятий, наброситься на литературу и показать свое гримасничающее лицо: обсвистанный ветрами «Мезонин поэзии», «Петербургский глашатай» и др.

А рядом выползала свора адамов с пробором — Гумилев, С. Маковский, С. Городецкий, Пяст, попробовавшая прицепить вывеску акмеизма и аполлонизма на потускневшие песни о тульских самоварах и игрушечных львах, а потом начала кружиться пестрым хороводом вокруг утвердившихся футуристов…

Сегодня мы выплевываем навязшее на наших зубах прошлое, заявляя:

1) Все футуристы объединены только нашей группой.

2) Мы отбросили наши случайные клички эго и кубо и объединились в единую литературную компанию футуристов:

Давид Бурлюк, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Игорь Северянин, Виктор Хлебников.

Как и встарь [мы (окутанные) в облаках] стоим на глыбе слова МЫ.

Минул год со дня выпуска первых книг футуристов «Пощечина общественному вкусу», «Громокипящий кубок», «Садок судей» и II и др.

Семь папаш добивались чести быть для нас обезьяной Дарвина [Старый Гомер]. Ловкие старички продевают скозь наши пути нити старых имен: Уитмана, Даниила Заточника, А. Блока и Мельшина. К. Чуковский развозил но всем городам [возил на рыдване но городам и весям России] имена Бурдюков, Крученых, Хлебникова [наши имена]. Ф. Губосал и Василий Брюсов выдвигали, как щит для [пользовались для своего] своего облысевшего творчества [как посохом беднягой Игорем… ном].

Но на этом не остановились. Толпа молодых людей без определенных занятий создает разные эго футуризмы «Мезонины Поэзии» и проч. [созерцали нас из-за угла и перед зеркалом растерянности повторяли наши лица].

А рядом выползала новая свора [толпа] метров адамов с [наглым] пробором, попробовавшие прицепить вывеску [и се! спешный плотничий труд] акмеизма и аполлонизма на потускневшие песни о тульских самоварах и игрушечных львах [и Аполлон, выросший из Ивана, был перекован в петербургского адама под потускневшей…] песней, а потом начала кружиться пестрым хороводом [рой мошек] вокруг утвердившегося футуризма [адамов… беззастенчивыми кружевами лжи сшил нам кружевные штаны и кружевную рубашку. Пора цыкнуть на них]. По если наши имена вызывают зависть [пушечные выстрелы современной печати] этих Дуровых [ослиноголовых простынь] литературы, то пусть духовная чернь [читающая Дни, Речи] не забудет, что мы живы [и наше живио обращено к себе самим]. (Ты, вселенная…) . . . . . . . . . . . . . . .

Сегодня мы окончательно порываем с прошлым [заявляя: только мы утес времени. Прошлое бьется у наших подножий].

Сегодня мы выплевываем навязшее на наших зубах прошлое.

Разин

Перевертень… Казалась бы, шутка, забава Помяловских семипаристов:

«Я иду с мечем судия».

Читайте справа налево, или слева направо — получается одно и то же. Никакой черной магии, одна ловкость рук. Такое вот, примерно, отношение к перевертню было, пока не появился огромные Хлебников. Он подкрался к перевертню мягкой поступью «Пумы» и поймал мышку перевертня — и сделал из него большое и настоящее.

150 строк — перевертней — поэма «Разин». Перевертень — прежде игра детей — стал игрой гигантов. И даже не игрой, а серьезным делом. Поэма Хлебникова — единственная в литературе большая вещь, построенная на приеме перевертня.

Справа налево и слева направо гремит огромный бунт Степана Разипа:

Утро чортусетуй утес,мы низари летели Разиным.

Этот прием дает максимум звуковой насыщенности, поэма — сплошная рифма: все время одна половина строки является обратной рифмой другой половины (стык).

Как хорошо заметил Артем Веселый:

— «Хлебников — зеркало звука».

Эта лучшая характеристика перевертня.

Мы приводим отрывок из поэмы.

Эту вещь не читать даже, а, пожалуй, петь, ибо напев волжской вольницы вложен в каждый ее стих. В каждой букве сидит нота громкая и грозная: рык, рев, заря.

Мы низари летели Разиным!

И чем дальше, тем шире.

Пусть в конце —

У сел меч умер дремучем лесу —

Меч умер.

Председатель земного шара поднимает знамя Лобачевского. Меч — приспешник бунтов дикого прошлого. Точная наука — сподвижница революций современья.

Я Разин со знаменем Лобачевского логов.Во головах свеча, боль; мене ман, засни заря.

Утро чортусетуй утес.Мы, низари, летели Разиным.Течет и нежен, нежен и течет.Волгу див несет, тесен вид углов.Олени, Синелооноива, пук, купавы.Лепети тепелветел, летев,топот.Иде беляна, ныне лебеди.Топор и ропот.Мы низари летели Разиным.Потоп и топоттопот и потоп,Эй, житель, лети же!Женам мечем манежженам ма неж.А гор рога:Мечам укажу муле кумачем!Эй, житель, лети же!Волгу с ура, парус углов!Вол лав, валовбагор в рога-б!И барраби!Гор рог:Ог-го!Шарашь!Мани, раб, баринам!Косо лети же, житель осок!Взять язв,сокол около кос!Мало колоколамазов у воза:Холоп сполох,Холоп переполох,Рог гор:вона панов,эвона панове!Ворона норов.Лап пан напал —взять язв.Маните, дадут туда детинам!Рог горбар рабГор рогРаб барЧерепу перечьмагота батогом!Раб нежь жен барКосо лети же житель осок!Мы низари летели Разиным!..

Разин — одна из любимых тем Хлебникова. Кроме перевертня, известен хлебниковский «Уструг Разина»; он был напечатан в журнале «Леф» № 1,1923 г. с пропуском некоторых строф. Восстанавливаю особенно характерные строчки.