Станислав Мыслиньский - Из одного котелка Страница 3

— Разве стоило жениться, чтобы плодить будущих пастухов? — откровенно делился он со мной.

— Мама, мамочка! — в хату вбежал малыш лет около пяти. Длинные кудри обрамляли его загорелое лицо. Увидев посторонних, он смущенно умолк, не сводя, однако, с нас своих черных глаз.

— Что, сынок? Ну, Мишенька?

— Мамочка, солдаты идут. Много…

— Идут, ну и пусть себе идут, — коротко оборвала его мать. — А вы куда держите путь? — обратилась она к нам. — Им навстречу?

— Угадали. Туда, где фронт, где сражаются наши… может, и мы там пригодимся, — ответил я.

— Вот ищем, где бы переночевать, а то ноги уже не идут, — вмешался Казик. — Ну так как, хозяйка, примешь? Разрешишь переночевать? Накормишь?

— Мишенька! Проводи их к Юстинке, — распорядилась мать. — Извините, но видите, какой у меня балаган. А у соседей уютно и чисто, да и сарай полон сена. А к ужину приходите, чем-нибудь накормим. Для тех, кто добровольно идет на фронт, ничего не жалко.

Дом Юстинки находился рядом, но Мишка повел нас туда окольным путем, вдоль изгороди из плетня, к небольшой калитке позади дома.

— Дядя, дяденька! — обратился малыш к Казику.

— Что тебе? Ну, говори? — погладил тот мальчика по длинным взлохмаченным кудрям.

— Дядя, а как дойдете туда, где стреляют, скажите моему папе, что живу я хорошо, расту… Пусть он за меня не волнуется…

— Не беспокойся, Мишенька. Расскажем твоему отцу, обязательно расскажем, — ответил я, улыбаясь, хотя, честно говоря, после таких слов ребенка мне было не до улыбок.

— Не забудем, — серьезно заверил его Казик.

В соседнем доме нас встретили невысокого роста, довольно полная женщина и высокая, худенькая, загорелая девушка. Это были Юстинка и ее мать.

— Ну что ж, можете переночевать у нас, ребята. Как же отказать тем, кто идет на фронт? Мой там воюет уже целый год, не знаю даже где. Вот уж несколько недель от него писем нет. Накормим вас чем бог послал, выспитесь, — согласилась хозяйка. — Только, ребята, до утра. А если хотите у нас еще задержаться, то идите к председателю колхоза. Понятно?

Съев ужин, который состоял из крынки молока и буханки черного хлеба, мы пошли отдыхать. Хозяйка посоветовала нам спать в сарае, на свежем сене.

Мы вышли во двор.

Близилась ночь. Как обычно, в июле в донских степях она была теплой, наполненной ароматом трав, полевых цветов, сена и созревших хлебов. Время от времени, рассекая воздух, проносились летучие мыши. Все отчетливее слышался глухой гул артиллерийской канонады со стороны близкого, как нам казалось, фронта. С проходившей рядом дороги доносились голоса людей, обрывки команд, скрип обозных подвод, короткое ржание лошадей, гул моторов двигавшихся с погашенными фарами автомашин. Эта ноль не сулила, по-видимому, отдыха красноармейцам.

— Что-то снова все зашевелилось… Лишь бы не опять отход на заранее подготовленные позиции, — ворчал Казик.

Юстинка отвела нас в стоявший рядом с домом небольшой деревянный сарай.

— Вот здесь и располагайтесь. Мы храним здесь сено для козы — единственной нашей кормилицы, молоко которой вам так понравилось… Хорошо, что фашисты ее нам оставили. А вот корову забрали…

— Значит, гитлеровская сволочь побывала и у вас? — спросили мы, выслушав рассказ девушки.

— А вы не знали? Они были здесь в конце октября прошлого года, когда шли на Ростов. Но нашим удалось вскоре их отсюда прогнать, хотя и не так уж далеко…

Мы с Казиком не ориентировались тогда в сложившейся обстановке. Правда, проходя через Ростов, мы видели много разрушенных зданий, но совершенно не знали, что здесь произошло. А в Ростове-на-Дону с 21 по 29 ноября 1941 года действительно хозяйничали гитлеровцы, но «27 ноября армии Южного фронта нанесли мощный удар по ростовской группировке врага с севера, востока и юга, и 29 ноября советские войска освободили Ростов. Противник, стремясь избежать окружения, поспешно отступил к Таганрогу на правый берег р. Миус»[1].

Но об этом я узнал намного позднее и не от красавицы Юстинки. Она, постелив нам постель на мягком и душистом сене, непринужденно продолжала болтать:

— Вам будет здесь удобно, тепло… Можете спать хоть до обеда.

Приготовив постель, девушка попрощалась и ушла, а мы сразу повалились на сено и уснули как убитые.

Казик разбудил меня, когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом.

— Вставай, пора идти. Юстинка с матерью, наверное, уже в поле. Дверь заперта на замок. Здесь люди работают от зари до зари… А на дороге снова какое-то подозрительное оживление. Машины с ранеными едут в направлении Ростова…

Я быстро оделся и вышел из сарая. Двор был забит солдатами, лошадьми. По дороге двигались грузовики. Взмыленные лошади тащили повозки. На них сидели раненые красноармейцы. Со всех сторон доносился гул моторов, гомон человеческих голосов.

Вдруг послышался резкий рев падающих с неба самолетов и почти одновременно свист летящих на нас бомб…

Дальнейшее произошло в течение нескольких минут, которые показались нам вечностью. В моей памяти сохранилось лишь то, что я не растерялся и потянул за собой Казика в первую попавшуюся воронку от бомбы. Нам явно повезло. Мы оба вышли целыми и невредимыми из этого пекла. Но тогда мы еще не знали, что это лишь начало, что настоящее пекло ждет нас впереди…

Мы упорно продолжали идти в северо-западном направлении, откуда доносился нарастающий грохот артиллерийской канонады. Где-то далеко впереди шли ожесточенные бои. Здесь же серая пыль, словно туман, окутывала едущих и идущих. Воздух настолько накалился, что было тяжело дышать. В горле все пересохло.

Шел уже десятый день с тех пор, как мы покинули столицу Азербайджана. Мы ехали и в поезде, и на автомашинах, и на подводах, но больше шли пешком. Позади осталась почти тысяча километров. Мы настойчиво стремились к конечному пункту нашего путешествия, к Ростову. Но, к сожалению, там в военкомате, так же как и в Баку, нас не поняли.

— У вас же бронь! Нет, надо работать на заводе. А про фронт забудьте! — накричал на нас какой-то майор, посмотрев наши документы. — Как вам удалось сюда добраться? — удивился он. Разговор закончился тем, что он показал нам на дверь.

Нам было приказано возвращаться, но куда? В Баку? Чтобы там нас подняли на смех: вот, мол, вернулись герои, навоевались…

Решение идти на фронт мы приняли с Казиком еще летом 1941 года, сразу же после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Среди поляков, которых в то время немало работало в Баку, царило огромное, впрочем, вполне обоснованное воодушевление. Мы знали, что Гитлер начал войну с самым большим государством континента, и, хотя уже тогда отдавали себе отчет в том, как много жертв и несчастий принесет она народу, который проявил к нам столько доброжелательности, все-таки верили, что эта война рано или поздно приведет к долгожданному и окончательному разгрому Германии. Ведь мы видели неисчерпаемые ресурсы огромного тыла Страны Советов — людские, технические, сырьевые, промышленные и сельскохозяйственные… У каждого из нас не было и не могло быть сомнений в том, что Советский Союз могущественный союзник нашей далекой оккупированной фашистами страны. Мы чувствовали, что война, которая для нас, поляков, началась в сентябре 1939 года, вступила теперь в решающую стадию и от ее исхода будет зависеть, станет ли наша родина вновь свободной.