Михаил Морозов - Шекспир Страница 3

Но следует помнить, что и другие легенды сходятся на том, что Шекспир сначала занимал в театре маленькую должность.[9] Потом он стал получать роли. И, наконец, начал писать для театра.

Новый драматург, вышедший из актеров, был недружелюбно встречен драматургами из «университетских умов».[10] Об этом свидетельствует следующий документ. Один из предшественников Шекспира, драматург Роберт Грин (1558–1592) незадолго до своей смерти проклял театр. В изданной после его смерти исповеди озаглавленной «На грош ума, приобретенного за миллион раскаяния», Грин обращается к своим бывшим коллегам, драматургам: «Не верьте им (то-есть актерам. — М. М.), — пишет Грин, — ибо есть среди них выскочка, ворона, украшенная нашими перьями. Наделенный сердцем тигра, завернутым в шкуру актера, считает он, что может греметь белыми стихами не хуже лучшего из вас, и, будучи мастером на все руки, является в собственном самомнении своем единственным потрясателем сцены в нашей стране». В глазах Грина ставший драматургом Шекспир был «выскочкой», «вороной, украшенной перьями», похищенными у «университетских умов». Грин намекает на то, что Шекспир в своем творчестве широко использовал произведения предшественников, свободно заимствуя у них. Его слова о «сердце тигра, завернутом в шкуру актера», — перефразировка стиха из 3-й части «Генриха VI» Шекспира («О, сердце тигра, завернутое в шкуру женщины!»). Само упоминание о «сердце тигра», а также о «самомнении» свидетельствует, как нам кажется, о том, что Шекспир не был склонен благодушно относиться к своим литературным противникам и держал себя с ними гордо и независимо. «Мастер на все руки» — намек на разнообразие занятий Шекспира: актера, поэта и драматурга. И, наконец, «потрясатель сцены» — каламбур на слове «Шекспир» (потрясатель).

Но если для «университетских умов» Шекспир был «выскочкой», самонадеянным «мастером на все руки», посмевшим взяться за перо, то для актеров он был своим человеком. Они радовались его успехам. В написанном в 1601 году в стенах Кембриджского университета и исполненном студентами сатирическом обозрении «Возвращение с Парнаса» выведен товарищ Шекспира по сцене, знаменитый в то время комический актер Вильям Кемп. Он говорит в этом обозрении следующее: «Мало людей, вышедших из университетов, хорошо пишут пьесы. Они уж слишком пропахли Овидием… и слишком много толкуют о Прозерпине и Юпитере. Вот наш товарищ Шекспир всех их превзошел да и Бена Джонсона впридачу».

Вильям Кемп был первым комиком в той труппе, к которой принадлежал Шекспир. В шекспировских пьесах он исполнял роли комиков-простаков: Лаунса в «Двух веронцах», ткача Основы в комедии «Сон в летнюю ночь», слуги Петра в «Ромео и Джульетте». Позднее, в 1597 году, Кемп, как показали исследования, играл роль Фальстафа (он, вероятно, потолстел к этому времени). Слава первого трагика труппы Ричарда Бербеджа и первого комика труппы Вильяма Кемпа затмевала, конечно, известность Шекспира, хотя он вскоре и стал первым драматургом труппы.

В упомянутом нами обозрении «Возвращение с Парнаса» находим такие слова: «Кто знаменитей Дика Бербеджа и Виля Кемпа? Того не считают джентльменом, который не знает о Дике Бербедже и Виле Кемпе. Любая деревенская девка говорит о Дике Бербедже и Виле Кемпе». Этого, конечно, никак нельзя было сказать о Шекспире. Драматургам в то время трудно было дотянуться до лавров, которыми были увенчаны ведущие актеры.

Но вернемся к тому времени — примерно к 1590 году, — когда Шекспир стал актером и начал писать. К этому, повидимому, времени относится встреча Шекспира с графом Саутгэмптоном. Шекспир посвятил молодому графу две свои поэмы: «Венеру и Адониса», изданную в 1593 году, и «Лукрецию», изданную в 1594 году.

В 1592 году издатель Генри Четль, ставший впоследствии поэтом и драматургом, напечатал посмертную исповедь Роберта Грина, в которой, как мы видели, Грин резко нападал на Шекспира. Последний, повидимому, пожаловался каким-то влиятельным лицам. Во всяком случае, Четль извинялся в печати перед Шекспиром. При этом он сообщал о том, что о Шекспире, как о человеке и как о писателе, дали весьма лестный отзыв «различные достопочтенные лица». Тут, весьма вероятно, идет речь о графе Саутгэмптоне и его друзьях. Впрочем, возможно, что Шекспир был тогда вхож в дома нескольких представителей той просвещенной аристократии, которая покровительствовала театрам. Принципиального значения это не имеет. Важно то, что Шекспир на ранней поре своей творческой жизни мог наблюдать быт аристократии и воспринять ее культуру. Если писатель Антони Сколокер в 1604 году противопоставлял творчество Шекспира творчеству изысканного придворного писателя Филиппа Сиднея; если он заметил при этом, что пьесы Шекспира «трогают сердце простонародной стихии», то, с другой стороны, Шекспир широко использовал для своей палитры яркие и пышные краски аристократического Ренессанса. Он мог бы вполне сказать о себе словами Мольера: «Я беру свое добро там, где его нахожу». Факт встречи Шекспира с графом Саутгэмптоном (или другими просвещенными аристократами той эпохи) имеет поэтому определенное значение для творческой биографии Шекспира.

II. ВСТРЕЧА С ГРАФОМ САУТГЭМПТОНОМ. «ВЕНЕРА И АДОНИС». «ЛУКРЕЦИЯ»

Встреча Шекспира с графом Саутгэмптоном произошла, надо думать, в театре, ибо граф Саутгэмптон был страстным любителем театральных зрелищ. По свидетельству современника, молодой граф «проводил время очень весело, ежедневно бывая в театре». Многие другие представители знатной молодежи, например граф Ретлэнд или граф Оксфорд, также были завсегдатаями театра.

Саутгэмптон, которому тогда не было и двадцати лет, старался подражать древнему Меценату, покровителю римского поэта Горация, и потому охотно приглашал в свой дворец начинающих писателей. Кто знает? Со временем этот новичок мог стать настоящим поэтом и сделать имя своего покровителя бессмертным.

Дворец Саутгэмптона славился своим великолепием.

В светлых, просторных комнатах распространялось благоухание от стоявших в углах курильниц, привезенных из Италии. На столах вместо кубков сверкал и переливался всеми цветами драгоценный венецианский хрусталь. И вместо оленьих рогов, обычного украшения английских провинциальных замков, стены были увешаны привезенными из Италии картинами. Вот улыбалась обнаженная Венера, богиня красоты, выходя из пены морской. Вот она же, влюбленная в простого смертного, простирала руки к Адонису — прекрасному юноше, который горделиво отворачивался от нее. Вот вся в слезах стояла Лукреция, обесчещенная царем Тарквинием; прощаясь с жизнью, она прижимала к груди острие кинжала… А вот пылала древняя Троя, бежали в страхе по ее улицам испуганные жители, лежал поверженный старец Приам, и свирепый Пирр потрясал над ним обагренным кровью мечом.