Александр Андреев - Берегите солнце Страница 3

- Стронулась Россия...

В эти смертельные и тяжелые дни с особенной силой прозвучало слово "Россия". В каком благодатном и живительном источнике родилось оно, пленительное, звонкое и прекрасное - Россия! Оно вобрало в себя торжества и годины бедствий. Победы и слезы прошедших сражений, сыновняя тоска и радость сердца, надежда на будущее - все в этом имени - Россия... Закаты и ливни, звон косы на рассвете, шелест березовых рощ и просторы от горизонта до горизонта, сладкий дымок очагов, зажженных на заре рукой матери, первая социалистическая революция, указавшая человечеству путь в грядущее, Ленин все Россия.

Я завернул за угол на Коммунистическую улицу - и вот они, знакомые ворота. Через двор я бежал, спотыкаясь в темноте о камни. На лестнице перед дверью остановился перевести дух. Затем рванул дверь и вошел в кухню. Она была пуста. У самого потолка красновато теплилась крохотная лампочка. На столе шумел примус, над клокочущим чайником весело подпрыгивала крышка - как прежде, в студенческие дни. Я привалился плечом к косяку и медленно расстегнул шинель. Прошлое с институтскими веселыми днями закатилось за тридевять земель безвозвратно.

Из комнаты вышла мать, худенькая, хлопотливая, с выступающими старческими плечами. Всплеснула руками - проглядела чайник. Я тихо позвал:

- Мама...

Она взглянула на меня из-под ладони, точно в глаза ей ударило солнце, не удивилась - знала, что приду. Шагнула ко мне, обрадованная и помолодевшая.

- Сыночек, - произнесла она одно лишь слово. Не знаю, есть ли у матери другое слово, такое же емкое и кровное, которое вмещало бы все ее существо: и счастье, и муки, и бессонные ночи, и любовь, и ни на минуту не покидающий страх за жизнь сына? Она взялась за отворот шинели и заглянула мне в глаза. - Сыночек, - повторила она, - вернулся... Под бомбежку не попал, когда шел домой? Никакого покоя нет от этого немца, летает и летает над нами...

Крышечка над кипящим чайником все подпрыгивала, из носика толчками, с хрипом выплескивалась вода. Я выключил примус, и крышечка, последний раз подпрыгнув, замерла.

- Зачем ты сюда приехала? - спросил я. - Немцы же у ворот.

Мать улыбнулась, не спуская взгляда с моего лица.

- Дурачок!.. Не боюсь я твоих немцев. Ты думаешь, в деревне мне жить легче? Умерла бы с горя. А тут вы рядом. - И она взялась руками за отворот моей шинели. Я осторожно положил руку на ее плечи и губами прижался к ее голове, к жиденьким седеющим прядкам. И, как в детстве, что-то сосущее под ложечкой, сладкое пронизало меня насквозь. Мне захотелось рассказать ей, как часто я призывал ее на помощь, и она - это было не раз - являлась ко мне в самые страшные мгновения, когда смерть, казалось, была неминуема...

- Спасибо, мама, - прошептал я. - Спасибо... - Отстранившись от нее, я спросил: - Как тебя пропустили в Москву? В такое время!

- Да уж пропустили... Слово заколдованное знаю. Раздевайся, сынок. Сейчас ужинать будем. Там, в комнате, лейтенант один, Тонин знакомый. И Прокофий был, твой товарищ.

- Где он сейчас?

- Как только узнал, что ты придешь домой, куда-то скрылся. На часок, говорит, отлучусь. Ну и парень, расторопный, прямо бес... Проходи.

3

Я вошел в комнату. Лейтенант, сидевший у стола, встал мне навстречу. Был он высок и строен. Поразили глаза. Посаженные близко, огромные, светлые, с подсиненными белками. Мрачноватая и горькая улыбка - от сомнений, от раздумий и путаных душевных мук - трогала рот.

- Владимир Тропинин. - Он сильно сжал мою руку. - Извините, что я тут... нахожусь.

- Это даже хорошо, что вы у нас, - сказал я, садясь. - Вы из госпиталя?

- Нет. Батальон наш расположен рядом, в школе. - Тропинин кивнул на окно, завешенное черной бумагой. - Но вообще-то из госпиталя. Был ранен под Ельней. Легко. Лежал недолго. - И, предупреждая мой вопрос, сказал, не опуская взгляда: - В вашем доме бываю потому, что видел, как сюда несколько раз входила Тоня. Захотелось поближе взглянуть на нее. Вот и все... Тропинин вздохнул. - Голова разламывается от дум. Что будет со всеми нами? Немцы подступили к окраинам. Ночью слышно, как бьют орудия. Почему нас держат здесь, не понимаю. - Он облокотился о стол, опустил голову, прикрыв глаза ладонью, плечи вздернулись острыми углами. - Как могло случиться, что немцы дошли до Москвы? Где тут правда, кто виноват - не знаю.

- Просто на первых порах они оказались сильнее нас, - сказал я спокойно. - А внезапность - вещь страшная, порой даже смертельная... Нам не хватило одного года.

Тропинин вскинул голову, взгляд его близко посаженных, почти белых глаз толкнул меня в грудь. Он встал.

- Извините, я пойду, а то наговорю чего-нибудь лишнего...

Мать задержала Тропинина.

- Погоди немного. Насидишься еще в казарме-то. Попьешь чаю. - Она поставила на стол чайник и стаканы, ломтики хлеба в тарелке, консервы. Сейчас Тонька придет, дежурство ее давно кончилось... Должно, тревога задержала...

Тропинин сел к столу и неожиданно улыбнулся - ему явно хотелось повидать Тоню.

- Мама, что сказал Чертыханов, когда уходил? - Я ждал Прокофия с непонятным для меня радостным волнением и надеждой; он был необходим мне: когда он бывал рядом, как-то само собой становилось легче и надежней жить на земле...

- Он сказал, что непременно вернется, - отозвалась мать. - Вернется, раз так сказал... - В это время на кухне тяжело затопали. Мать насторожилась. - Слышишь? Он...

Дверь широко растворилась, и порог перешагнул ефрейтор Чертыханов в расстегнутой шинели; пилотка чудом держалась на затылке. На обе руки до самых плеч были нанизаны круги колбасы. Он увидел меня, губы его раздвинула шалая и счастливая ухмылка.

- Здравия желаю, товарищ лейтенант! - гаркнул он оглушительно и хотел отдать честь - кинуть за ухо лопатистую свою ладонь, но помешали колбасные круги.

- Что это такое? - Я испытывал ощущение, будто мы и не расставались с ним, будто он отлучался на некоторое время по заданию и вот вернулся.

- Колбаса, товарищ лейтенант. Разрешите объяснить?

- Ну?..

- Возвращаюсь сюда проходными дворами, гляжу - хоть и темно, - какие-то люди бегут и тащат что-то в мешках и в охапках, торопятся. Мужчины там, бабенки и ребятишки. Я сразу догадался: дело нечисто. "Стой, кто такие, чего несете?!" Вы ведь знаете, как я могу крикнуть - милиция разбежится от страха, не то что бабы. Они побросали все, что несли, и наутек... Гляжу, а это колбаса. Наверно, продуктовую палатку разворовали или склад. А может, при налете бомба угодила в гастроном. Ну, подобрал немного, не кидать же...

- Не врешь?

- Честное благородное слово, товарищ лейтенант. - Чертыханов свалил колбасу на диван и железными руками сдавил мне плечи. Мы поцеловались. Затем, легонько оттолкнув меня, он ткнулся большой лобастой головой в дверцу буфета и заплакал; спина его вздрагивала рывками. Мы с Тропининым переглянулись.