Василий Коньков - Время далекое и близкое Страница 3

Сегодня, после стольких лет, я с душевной благодарностью думаю о том, что судьба в начале жизни свела меня с такими людьми, как Климовы. Они, возможно, не шибко разбирались в теории революции, знали о ней скорее понаслышке. Но это были преданные революции бойцы, люди, преисполненные святой веры в ее идеалы.

Я старательно учился у них. Чувствовал, что жизненные заповеди рабочего Климова - "Думай больше не о себе, а об артельном деле", "Стремись быть полезным, верным в товариществе" - помогают мне надежней ориентироваться в жизни. Однажды в аварию попал рабочий с соседнего участка. А в доме единственного кормильца было семь голодных душ. Не сговариваясь, мы с Мишей Климовым пошли по бригадам. Люди отдавали, может, последние гроши, но нам говорили: "Это вы правильно решили, по-нашему".

Рабочий понимал беду рабочего. В этом и была сила нашей пролетарской солидарности. Именно этой солидарности так побаивались прихвостни хозяина. Ведь что получалось? Забитые люди вдруг начинали смело разговаривать с администрацией, требовать уважения к себе. У многих проснулась гордость, появилось понятие о достоинстве человека труда.

Конечно, само собой это не приходило. Помогали из рук в руки передаваемые листовки, прокламации. Я вот сейчас рассказываю об этом и вспоминаю, на какие только хитрости мы не шли, чтобы запутать шпиков, полицейских. Прокламации обычно читались на так называемых дружеских вечеринках. В домике Петра Ивановича собиралось человек десять. На столе дымился самовар, время от времени заливисто играла гармоника. А мы с Михаилом дежурили на улице. Вдруг появлялся незнакомый тип и пробовал выспрашивать у нас: по какому, мол, поводу гуляют люди? Что и как говорить, мы были проинструктированы.

Потом уже, став профессиональным военным, я нередко вспоминал те ночные дежурства. Многое они мне дали, а главное - закалили духовно, воспитали нравственно. Ведь старшие друзья доверяли мне свои жизни. Это была суровая школа.

...А между тем наступили февральские дни 1917 года. В воздухе не по-зимнему заблистали молнии гроз, порожденных революцией. На нашем заводе многое стало иным. Люди уже не раскланивались при виде хозяина и его прихлебаев. Необъяснимое чувство овладевало нами, такое, которое обычно бывает от избытка простора, свежего воздуха, яркого света. Помню такую картину. Было это 28 февраля 1917 года. По цеху бежит взволнованный чем-то парень и громко кричит:

- Товарищи, кончайте работу, выходите на митинг!

Разом смолкли станки. Оборвался дробный перестук молотков. Наступившая тишина была настолько неестественной, что в душе зародилась тревога: уволить же могут за такое самочинство... Но это оцепенение длилось недолго. Люди в цехе радостно заговорили, стали проталкиваться к выходу.

Вместе с нами бросили работу и вышли на улицу рабочие заводов "Вестингауз" и "Трубосоединение".

Никогда еще площадь у завода "Динамо" (там сейчас разбит сквер) не была такой шумной и многолюдной. На повозку, которую обычно использовали для вывоза из цеха обрезков металла, вскочил моложавый мужчина. Тут же к повозке плотней придвинулись рабочие заводов из числа активистов. Был среди них и Климов-старший.

Мужчина энергично вскинул правую руку над головой. Поначалу мне показалось, что в ладони он удерживает белого голубя-почтаря. На самом же деле в его руке на ветру трепетал белый лист бумаги.

- Товарищи, - обратился к притихшим людям оратор, - вождь российского пролетариата Владимир Ильич Ленин и Центральный Комитет РСДРП направили вам "Манифест Российской социал-демократической рабочей партии". В нем говорится о том, что "твердыни русского царизма пали. Благоденствие царской шайки, построенное на костях народа, рухнуло. Столица в руках восставшего народа. Части революционных войск стали на сторону восставших. Революционный пролетариат и революционная армия должны спасти страну от окончательной гибели и краха, который приготовило царское правительство"{1}.

Большевик обращался к нам, рабочим. Как и другие мои товарищи, я внимательно и чутко вслушивался в его речь. Многие слова мне были непонятны. Я их повторял за оратором, всеми силами пытаясь уяснить, что же это за такое Временное революционное правительство, которое, по словам оратора, должно было немедленно наладить отношения с пролетариатом воюющих стран, чтобы объединить усилия для совместной борьбы против своих угнетателей и поработителей.

Обращаясь ко всем находящимся на площади, большевик призывал высоко поднимать Красное знамя восстания, брать в свои руки дело свободы, помогать в создании правительства революционного народа. Все мы были во власти этих слов. И потому вслед за представителем большевиков громко повторяли:

"Вперед! Возврата нет! Беспощадная борьба!

Под Красное знамя революции!

Да здравствует демократическая республика!

Да здравствует революционный рабочий класс!

Да здравствует революционный народ и восставшая армия!"{2}

...Пройдут годы. Я буду серьезно изучать труды классиков марксизма-ленинизма, историю Коммунистической партии, документы, связанные с революционными событиями 1917 года. И конечно же, в мои руки попадет "Манифест Российской социал-демократической рабочей партии" от 27 февраля 1917 года, обращенный ко всем гражданам России. Я еще раз переживу события того бурного февральского дня, события, которым суждено было перевернуть всю мою жизнь.

А тогда, подхваченные единым порывом, мы единодушно приняли предложение выступавшего большевика идти на массовый митинг, который намечалось провести на площади перед зданием городской думы (теперь в нем Музей В. И. Ленина).

Петр Иванович Климов, его верные друзья Воскобойников, Залогин, другие старые рабочие образовали первую шеренгу заводской колонны. За ними встали мы, кто был моложе.

Стройными рядами двинулись в путь. Чей-то высокий голос запел песню, все ее подхватили:

Довольно мук и унижений!

Нет больше рабства и цепей.

Свободны будут поколенья

От тирании палачей.

Мы шли к центру города. Уже за Спасской заставой увидели первых городовых. Те, правда, жались к подъездам, к нам не полезли. Из первой шеренги передали команду смотреть в оба за царевыми слугами, на провокации не поддаваться.

На подходе к Таганской площади, у Глотова переулка, мы увидели плотную цепь околоточных и городовых, которые попытались нас остановить. Раздались выстрелы, один из демонстрантов упал. Мы бросились на царских слуг. Первый же городовой и охнуть не успел, как был обезоружен.

Так же поступили и с остальными. Наша группа поело этой смелой операции сразу же численно увеличилась. Мы двигались чуть кпереди колонны, разведывали обстановку, действовали строго по команде старших.