Александр Гусев - Евгений Нестеренко Страница 3

Долго готовился Нестеренко к одной из вершин басового репертуара — партии Бориса Годунова. Верный своим творческим принципам, он досконально изучил исторические источники, глубоко проник в замысел автора, проанализировал все имеющиеся редакции произведения. Работать над этой партией он начал еще в Кировском театре, потом эпизодически пел на гастролях и, наконец, выступил в спектакле Большого театра. Но и после московского дебюта работа над образом не окончилась. От спектакля к спектаклю артист ищет новые краски. В роли Бориса Годунова в полной мере проявляется свойственный Нестеренко отказ от излишней аффектации и мелодраматического нажима. Он именно поет партию Бориса от начала и до конца, нигде не переходит на «говорок» и не пользуется «душераздирающими» криками и рыданиями. Сценический рисунок роли также очень строг: никаких внешних эффектов, рассчитанных на легкий успех у зрителя. Все сосредоточено на глубоком раскрытии внутренней трагедии «преступного царя». Артист создает образ царя величавого и благородного, пекущегося о благе государства и стремящегося к примирению с народом, но роковым образом не находящего к нему путей.

Ныне Евгений Нестеренко по праву должен быть назван в числе лучших исполнителей этой титанической роли за столетие ее сценической истории. Это подтверждают критики многих стран мира. «Новый великий Борис» — утверждает французская газета «Нис матен».

Венская газета «Нойе цайтунг» пишет:

«Нестеренко подчиняет силу и красоту своего голоса прежде всего выразительности образа. Его интерпретация Бориса Годунова, помимо высокого качества пения, служит мастерским образцом драматической игры, исполненной большой глубины. В этой партии Нестеренко уже сегодня должен быть признан непревзойденным».

Газета «Зальцбургер нахрихтен» вторит:

«Не боясь показаться нескромными, мы должны поставить Евгения Нестеренко, выступившего в заглавной партии, на первое место. Его сочный бас и его умная, органичная игра создали идеальное воплощение страдающего муками совести царя».

В начале октября 1977 года «Борис Годунов» транслировался из Большого театра по системам Интервидения и Евровидения на всю Европу. Из многих стран в Большой театр пришло великое множество восторженных отзывов как о спектакле в целом, так и об исполнителе заглавной партии. Но лишь немногие знают, что в этом спектакле Нестеренко продемонстрировал не только певческий и артистический талант и мастерство, но и огромную силу воли, ибо в тот вечер он вышел на сцену со сломанной рукой (результат неудачного падения накануне, на репетиции). Но и в гипсе, с обезболивающими уколами, он, как всегда, пел и играл вдохновенно.

«Борис Годунов». В роли Феодора — Г. Королева.

Летом 1974 года на традиционном летнем фестивале в Будапеште Нестеренко выступил в заглавной партии оперы Бойто «Мефистофель» (постановку осуществили итальянский дирижер Л. Гарделли и венгерский режиссер А. Мико). Однажды возрожденная к жизни гением великого Шаляпина, опера Бойто не часто появляется в репертуаре. Главная причина этого — отсутствие певцов, способных преодолеть огромные вокальные и сценические трудности, заключенные в партии Мефистофеля. Поэтому и периодические возобновления этой оперы обычно связаны с появлением на мировой оперной сцене выдающихся исполнителей. Одним из таких избранных стал Нестеренко, имевший огромный успех у публики и прессы. «Силой своего голоса, великолепными красками звучания, актерским воплощением роли он напоминает нам гения, чье имя было — Шаляпин», — писала «Ешти хирлап», высказывая общее мнение критиков. Газета «Непсабадшаг» отмечала, что голос Нестеренко своим тембром похож на шаляпинский; ассоциации с великим певцом первой половины столетия возникли и у других рецензентов. В откликах на гастроли Нестеренко во многих странах все чаще встречаются параллели с творчеством Шаляпина. «Сходство между тембром Шаляпина и звучанием голоса баса Большого театра интересное и поразительное», — читаем мы в стокгольмской газете «Свенска дагбладет». «Нестеренко в роли короля Рене дал истинное представление о том, как пел легендарный Шаляпин», — констатирует «Тростбергер тагблатт» (Австрия).

На первый взгляд это удивляет: ведь между голосами Нестеренко и Шаляпина нет, казалось бы, ни тембрального, ни фактурного сходства. И все-таки такая аналогия вполне правомерна. С Шаляпиным Нестеренко роднит общая основа русской вокальной школы, верность высшей художественной правде. Проявляется же это и в железном исполнительском ритме, и в динамической экспрессии, и в максимально омузыкаленном выпевании слова, когда красота голоса становится не самоцелью, а средством выражения тончайших душевных переживаний. Умелым распределением различных оттенков Нестеренко может в нужный момент создать ощущение необычайно сильной звуковой волны; он умеет также менять тембровую окраску в соответствии с характером того или иного персонажа. Кроме того, он — один из очень немногих, кто развивает шаляпинскую традицию пластической характеристики своих героев. Почти каждый созданный им образ наделен особой рельефной пластической чертой. Вспомним хотя бы эластичную скульптурность его Мефистофеля в опере Гуно, или обнаженные, нервные руки его Малатесты, или шаркающую походку его Собакина.

Уверенный профессионализм помогает артисту выдерживать крайне насыщенный график выступлений — в Большом театре, в концертных залах, на гастролях в других городах и за границей, страхует от всяких случайностей, позволяет сохранять при любых обстоятельствах высочайший уровень исполнения. А работоспособность его огромна. Три-четыре выступления в неделю, да еще в разных городах, для Нестеренко — не редкость. При этом он успевает готовить новые концертные программы и оперные партии, переучивать уже известные роли на иностранные языки, записываться на пластинки, преподавать в Московской консерватории, где он с 1975 года возглавляет вокальную кафедру.

В сезоне 1976/77 года Нестеренко выступил в трех премьерах Большого театра: «Моцарте и Сальери» Римского-Корсакова, «Русалке» Даргомыжского, «Похищении луны» О. Тактакишвили и подготовил четвертую — роль большевика Андрея в новой сценической редакции оперы В. Мурадели «Октябрь». Каждая из этих работ стала значительной вехой в творческой биографии артиста, получила высокую оценку зрителей и прессы.

Показательна сценическая судьба его Сальери. К этой партии артист впервые обратился еще в Ленинграде, исполнив ее на сцене Экспериментальной студии камерной оперы, руководимой Ю. Кочневым. Затем, после продолжительного перерыва, спел ее в Стокгольме в концертном исполнении под управлением Г. Рождественского, которое стало заметным событием в художественной жизни столицы Швеции. Вслед за этим опера стала частью программы его творческого вечера в Большом театре в апреле 1976 года. Исключительный успех выступления подтвердил возможность и целесообразность постановки оперы на сцене Большого театра. В результате репертуар театра обогатился еще одним замечательным произведением русской классики, которое отсутствовало на его сцене более полувека.