Михаил Жижка - Радищев Страница 3

Царское правительство строго следило за политически-нравственным состоянием студентов, посланных Лейпциг. С этой целью вместе со студентами были от правлены гофмейстер Бокум и отец Павел. Первый должен был выполнять роль светского наблюдателя, второй — роль духовного. Необходимо отметить, что и светская, и духовная власть в русской студенческой колонии за границей оказалась на редкость отталкивающей, как по своим нравственным качествам, так и по методам воспитания. Эти блюстители светского и религиозного порядка напоминали в миниатюре союз русского самодержавия с православной церковью. Те же методы воспитания при помощи палок, доноса и наушничества, то же взяточничество казнокрадство, та же невежественная грубость, ограниченность и самодурство.

Бокум был грубым и невежественным человеком, тому же пьяница и вор. Скаредничество его, воровство денег, ассигнованных на воспитание студентов, экономия за счет их желудков, не знало пределов. По выражению Радищева, он «рачил исключительно о своем кармане» и очень мало беспокоился о вверенных ем студентах. Такое «усердие» Бокума создавало отвратительную бытовую обстановку, вредно отражавшуюся на здоровье и занятиях молодежи. В своем донесении о русских студентах в Лейпциге кабинет-курьер Яковлев писал: «Алексей Кутузов и Александр Радищев занимают одну комнату… в которой всегда сыро так как воздух порядочно не может проходить. Одеяло у Радищева казенное и ветхое… Комнату моют в год два раза. Чистота в оных дурно наблюдается. Во всяком кушании масло горькое, тож и мясо, старое, крепкое, да случалось и протухлое. Радищев, — продолжает Яковлев, — находился всю бытность мою в Лейпциге болен и по отъезде еще не выздоровел. И за болезнею к столу ходить не может, а отпускалось ему кушанье на квартиру. Он в рассуждении его болезни за отпуском худого кушанья прямой претерпевает голод».

Лейпцигский университет XVIII век

За малейшее ослушание и противоречие со стороны студентов, Бокум бил их фухтелем, давал пощечины. В своих воспитательных мерах он дошел до того, что «изобрел, — как пишет Яковлев, — специальную клетку с остроконечными перекладинами, в которой ни сидеть, ни стоять прямо не можно». Сюда он хотел сажать дворян, а «чтоб хитрому вымыслу сему нечего не доставало, то похвалялся его высокоблагородие клетку сию и в оной заключенного, подняв на блоке, через определенное тому время повешенною на воздухе».

Бокум представлял собой тип самодура с унтер-офицерскими замашками. Он без конца хвастался своей богатырской силой и при всяком удобном случае совершал подвиги «достойные, как говорит Радищев, помещения в «Дон Кишотовых» странствованиях»» «Так, в доказательство своей силы, он позволял колотить себя своим лакеям, утверждая при этом, что ему «не больно», выпивал за один раз несколько бутылок воды и пива и выдерживал электрический ток высокого напряжения. Все это не могло не вызывать законного смеха и недовольства со стороны студентов.

Но если Бокум досаждал студентам с материально-бытовой стороны, то иеромонах Павел проявил не меньшее усердие в качестве духовного воспитателя.

Для поддержания в студентах основ христианской веры он два раза в день — утром и вечером — служил обедни; читал скучную христианскую мораль и «толковал слово божие». «Этот учитель риторики, по выражению Радищева, прошел все высшие классы богословия и философии, знал в совершенстве все риторические правила и фигуры, но совершенно не обладал даром красноречия… добродушие, доходившее до смешного, было первое его качество, ничем другим он не отличался».

При первом же знакомстве со студентами о. Павел «почел их богоотступниками». Но «если бы можно было определить, какое каждый из нас тогда имел понятие о боге и должном ему почитании, то бы описание показалось взятым из какого-нибудь путешествия… Иной, — говорит Радищев, — почитал бога не иначе, как палача, орудием кары вооруженного, и боялся думать о нем… Другому казался он окруженный толпою младенцев, азбучный учитель, которого дразнить ни во что вменяется… иной думал, что не только Дразнить его можно, но делать все ему на смех и вопреки его велениям. Все мы однакоже, — добавляет он, — воспитаны были в греческом исповедании», и отец Павел должен был строго следить за чистотой и непорочностью верования студентов. Исправление свое он начал с того, что во время богослужения заставил их петь молитвы хором. При первом же богослужении это коллективное пение превратилось в нестройный концерт, так как каждый пел по-своему,

«Иной высоко, иной тонко, иной звонко, иной кудряво»

И «меры отца Павла, — пишет Радищев, — устроенные На приучении нас ко благоговению, превратились постепенно в шутку и посмеялище». По удачному определению Радищева, «духовник более способствовал к возродившемуся в нас в то время непочтению к духовным вещам, нежели удобен был дать наставление в священном законе».

Таким образом начальство в глазах вольнолюбивой дворянской молодежи не пользовалось, да и не могло пользоваться, авторитетом. Столкновения и препирательства между ними начались в день отъезда из Петербурга в Лейпциг и не прекращались до возвращения в Россию.

«Первый случай к несогласию нашему, — пишет Радищев, — с нашим руководителем был сам по себе мало значительный». После хорошего обеда в день отъезда Бокум угостил их весьма тощим ужином, «состоящим в хлебе с маслом и старом мясе ломтями резаном. Между тем — продолжает он — мы все были воспитаны по-русскому обряду и привычке, хотя не сладко есть, но до насыщения». Таким образом «худая по большей части пища и великая неопрятность в приготовлении оной, произвели в нас справедливое негодование». Студенты заявили протест. Бокуму не понравилась эта «вольность мыслей и твердое изречение оных», и он решил отомстить.

Бокум усиленно обкрадывал студентов, наушничал, придирался ко всякой мелочи, применял телесные наказания и давал пощечины. Студенты в свою очередь не подчинялись его распоряжениям, смеялись над ним и отцом Павлом при всяком удобном случае, жаловались в своих письмах к родителям на плохое с ними обращение и в тайне замышляли план мщения за несправедливые обиды. Так длилось около двух лет.

Высшего напряжения конфликт достиг на втором году занятий, когда потребовалось вмешательство русского посла в Дрездене князя Белосельского.

Большая часть стипендии, ассигнованной на содержание студентов, попадала в руки Бокуму и они, как мы видели из донесения кабинет-курьера Яковлева, жили впроголодь, в грязных и нетопленных комнатах. Особенно нуждались те из студентов, которые не получали из дому денег. К их числу принадлежал Радищев и Иван Насакин. Студенты, которые имели домашние деньги, вынуждены были тратить их на покупку дров, пищи, книг и проч.