Константин Мочульский - Александр Блок Страница 3

М. А. Бекетова в своей книге о Блоке подтверждает подлинность этой встречи. «Как говорили тогда, — прибавляет она, — Достоевский собирался изобразить его в одном из своих романов в качестве главного действующего лица». Крылатое словцо Достоевского имело успех, дамы шептали с восхищением: «он— Байрон, значит, — демон». Автор продолжает:

Он впрямь был с гордым лордом схожЛица надменным выраженьемИ чем-то, что хочу назватьТяжелым пламенем печали.

Но, поздний потомок Онегина и Печорина, последний русский романтик, — демон со сломанными крыльями: воля его отравлена, пламень страстей в нем погас:

Потомок поздний поколений,В котором жил мятежный пылНечеловеческих стремлений,На Байрона он походил,Как брат болезненный на братаЗдорового порой похож:Тот самый отсвет красноватый,И выраженье власти то ж,И то же порыванье к бездне.Но — тайно околдован духУсталым холодом болезни,И пламень действенный потух,И воли бешеной усильяОтягчены сознаньем…Возвращается лейтмотив ястреба:Так —Вращает хищник мутный зрак,Больные расправляя крылья.

«Новоявленный Байрон» попадает в «дворянскую семью», пленяет стариков своей старинной учтивостью и чинностью, «живой и пламенной беседой». После взрывов вдохновения на него находит внезапная мрачность; тогда он садится за рояль…

И там — за бурей музыкальной —Вдруг возникал (как и тогда)Какой-то образ — грустный, дальний,Не постижимый никогда…

Романтизируя своего героя, поэт изображает его роман с меньшой дочерью «дворянской семьи» в напряженно-драматических чертах. Девушка очарована красотой гостя, «демонским мерцанием» его очей; родной дом становится для нее тюрьмой; он — ее герой, ее жизнь и счастье. Но «демон» медлит; «пламенные страсти» в нем охладели; иронический ум борется с увлечением. Мотив ястреба вырастает в символ страсти-ненависти, «любви вампирственного века».

Смотри: так хищник силы копит;Сейчас больным крылом взмахнет,На луг опустится бесшумноИ будет пить живую кровьУже от ужаса безумной,Дрожащей жертвы.

Первая глава поэмы заканчивается возвращением дочери в отцовский дом:

Вдруг возвращается она…Что с ней? Как стан прозрачный тонок!Худа, измучена, бледна,И на руках лежит ребенок.

О детстве Блока с любовью рассказывает его тетка, Мария Андреевна Бекетова. Ребенок родился слабым и болезненным, но скоро поздоровел. «Саша был живой, неутомимо резвый, интересный, но очень трудный ребенок: капризный, своевольный, с неистовыми желаниями и непреодолимыми антипатиями». Бабушка, мать и тетка обожали его: в семье был настоящий культ маленького Саши. Большое влияние имела на него кроткая няня Соня, которая читала ему сказки Пушкина и стихи Жуковского. «В играх Саша проявлял безумную страстность и большую силу воображения». Больше всего он любил рисовать кораблики — и эту любовь сохранил на всю жизнь. Когда ему исполнилось три года, его повезли на морское купанье в Триест; оттуда семья переехала во Флоренцию и пробыла за границей девять месяцев. Зимой 1884 года мальчик благополучно перенес свою единственную тяжелую болезнь — плеврит. Каждое лето Бекетовы проводили в небольшом имении Шахматове (Клинского уезда, Московской губернии). Сашу привезли туда впервые шестимесячным ребенком. Всю свою жизнь он любил Шахматове особой, мистической любовью. Эта холмистая и лесная страна с болотами, гатями и оврагами, с битым камнем на косогорах, с желтыми пластами глины, с бесконечными синими далями, тихими зорями и ясными закатами, эта средняя полоса России— родина блоковской поэзии. По ее бескрайним просторам разливается мелодия его стихов. У Блока подмосковное Шахматове — «пейзаж души», символ России с ее песнями, звенящими «тоской острожной». Умирая, он вспоминал:

…Леса, поляны,И проселки, и шоссе,Наша русская дорога,Наши русские туманы,Наши шелесты в овсе…

«Помещичья усадьба, — рассказывает М. А. Бекетова, — стояла на высоком холме. К дому подъезжали широким двором с круглыми куртинами шиповника, упоминаемыми в поэме „Возмездие“. Тенистый сад со старыми липами расположен на юго-восток, по другую сторону дома. Открыв стеклянную дверь столовой, выходившей окнами в сад, и вступив на террасу, всякий поражался широтой и разнообразием вида, который открывался влево. Перед домом песчаная площадка с цветниками, за площадкой — развесистые вековые липы и две высокие сосны. Столетние ели, березы, липы, серебристые тополя, вперемежку с кленами и орешником, составляли группы и аллеи. В саду было множество сирени, черемухи, белые и розовые розы, густая грядка белых нарциссов и другая такая же грядка лиловых ирисов. Одна из боковых дорожек, осененная очень старыми березами, вела к калитке, которая выводила в еловую аллею, круто спускающуюся к пруду. Пруд лежал в узкой долине, по которой бежал ручей, осененный огромными елями, березами, молодым ольшаником». В незаконченной второй главе поэмы «Возмездие» Блок с нежностью вспоминает «угол рая», где прошло его детство. Бледными чертами зарисована шахматовская усадьба: цветущая тишина, далекий колокольный звон, сияние весны…

Огромный тополь серебристыйСклонял над домом свой шатёр,Стеной шиповника душистойВстречал въезжающих во двор……Здесь можно было ясно слышать,Как тишина цветет и спит…Бросает солнце листьев тени,Да ветер клонит за окномСтолетние кусты сирени,В которых тонет старый дом;Да звук какой-то заглушенный,Звук той же самой тишины,Иль звон церковный отдаленный,Иль гул… весны.И дверь звенящая балконаОткрылась в липы и сирень,И в синий купол небосклона,И в лень окрестных деревень…Белеет церковь над рекою,За ней опять леса, поля…И всей весенней красотоюСияет русская земля.

Это «сияние русской земли» пронзало сердце ребенка; для юноши оно стало мистическим видением. Сюда, на эти озаренные просторы, в лазури и розах, сходила к нему Прекрасная Дама. И первая любовь к ней неотделима от любви к родине:

…Твои мне песни ветровые,Как слезы первые любви.

В «углу рая», утопавшем в сирени и шиповнике, рос золотокудрый невинный мальчик: