Елена Хаецкая - Я люблю Конана Страница 3

В те времена дети неожиданно заговорили совершенно устаревшим школьным арго. Например, много лет уже никто не говорил вместо «хорошо» — «зыко», «зыкинско». Так выражались мои сверстники году в 1974-м. И вдруг старое арго вернулось. «Ну, зыко он его!..» Впоследствии я нашла объяснение этому явлению. Мультики, которые изобильно шли в видеосалонах, переводились как раз моими ровесниками, а они, видимо, решили придать своим переводам «детский колорит» и воспользовались старыми школьными воспоминаниями. Восприимчивая детвора охотно переняла у своих любимцев, придурковатых пичек и мышек, манеру выражаться.

Заборы и водосточные трубы обклеивались объявлениями, чаше всего написанными от руки: «Ломовой боевик!», «Убийственные ужасы!», «Душераздирающая драма!», «Эротический кошмар НАГАЯ СРЕДИ КАННИБАЛОВ!»

Я искала «Конана». А он, как назло, нигде не шел. Наконец отыскался — в видеосалоне ДК им. Орджоникидзе, во глубине Васильевского Острова. Как я ждала встречи с этим героем! Ехала и думала: не достанется билетов, слишком уж хочу. Однако билеты были. Вообще народу, желающего посмотреть «Конана», оказалось не так уж много. До сеанса оставался час. Я бродила по дальним линиям Васильевского Острова, мимо сухогруза «Вайгач» (о, каторжное название!), по фантастическому миру, где вполне можно встретить тень квартировавшего здесь и здесь же потерявшего рассудок художника Федотова («Свежий кавалер», «Анкор, еще анкор!», «Вдовушка», «Завтрак аристократа»). Точнее всего охарактеризовал здешний пейзаж один забытый поэт:

Зданья лепятся друг к другуВсех родов архитектуры.Бродят спившиеся с кругуДаровитые натуры.

Наконец подошло время смотреть «Конана»… и в последний миг этот фильм заменили на «Терминатора»! Я едва не разрыдалась. Я беспомощно взывала: «Как же?.. А ведь говорили?..» Ушлые ребята-прокатчики бойко утешали, как могли: «Да что вы, в самом деле, так расстраиваетесь. Это почти то же самое, что и „Конан“. Тоже боевик, тоже Шварценеггер… Великолепный фильм, получите огромное удовольствие…» Я безутешно мотала волосами и всхлипывала: «Нет, не то же… не то же…» Однако смотреть «Терминатора» все же пошла.

В этом немудрящем фильме я отыскала большое число глубин, которых там, вероятно, никогда не было. В частности, приписала автору сценария знакомство с Пушкиным (влияние «Гаврилиады» на сюжет: несущий Матери благую весть сам в конце концов оказывается отцом будущего Спасителя). Монументальный, несгораемый Арнольд Шварценеггер не произвел на меня впечатления, зато глубоко тронул Коэл (Майкл Бин) — главный герой, вестник и он же отец спасителя. В фильме хорошо показана разница в том, как относятся друг к другу просто люди, современники, живущие в 1984 году (время действия фильма), как относится к людям пришелец из безотрадного будущего — из того будущего, где власть на земле захватили роботы, а люди ведут против них отчаянную войну. Он к каждому человеку относится к глубокой любовью, трепетно. Для него не существует «плохих» людей. Он слишком хорошо знает, насколько хрупким является человек, насколько ценна любая человеческая жизнь.

Великолепно показана полная беспомощность перед Терминатором полицейских-84 — и довольно умелая, привычная оборона Коэла, чья жизнь протекала в войне с роботами. Вообще пришелец из другой жизни — действительно ДРУГОЙ, внутренне другой. Например, ему органически присуща жертвенность, умение жить ради более высокой цели, нежели собственное благополучие.

В «Терминаторе-2» подобный характер — у персонажа Шварценеггера. Я думаю, Великий Арни в принципе не любит играть гадов.

Примечательно, кстати, что сходным же — непростым — образом воспринимает этот фильм и признанный современный апологет «православного мракобесия» — диакон Андрей Кураев, человек моего поколения (мы родились в один год).

«Православные публицисты обычно ругают американское кино. Но слишком уж черно-белым и неумным выглядит деление всего мира на „наше“, „русское“, „духовное“ — и „американское“, „дурное“, „антихристианское“…

Когда в „Терминаторе-2“ биоробот из будущего (персонаж Шварценеггера) погружается в кипящую сталь на глазах у спасенного им мальчика — имеем ли мы право сказать, что перед нами проповедь антихристианства? Терминатор уничтожает себя — чтобы никакая из составляющих его деталек не досталась тем, кто пожелает воспроизвести подобного ему робота и использовать его в качестве супероружия. И в сознании детей, смотревших этот фильм, остается плачущий мальчик, смотрящий на защитившего его странного друга — и рука Терминатора, постепенно погружающаяся в лаву и прощально поднимающая большой палец… Разве не легче будет после этого рассказывать детям о Евангелии и о той жертвенной этике, что возвещается им?»

Я вышла из видеосалона очарованная. Хлестал ливень. Заканчивалось лето, а впереди по-прежнему ждала встреча с Конаном, и я знала, что она не за горами. Я сняла красные бархатные туфельки — лучшие свои туфельки, в которые вырядилась ради Конана! — и пошла домой босиком, бесстрашно наступая прямо в теплые разливанные лужи.

Вторая попытка посмотреть «Конана» оказалась такой же безуспешной: фильм опять заменили — на «Рыжую Соню». («Король русского полипа» бесстрастно переводил: «Красная Сонья. Очнись. Не время спать теперь».) Шварценеггер в этом фильме играет второстепенную роль принца по имени Калидор.

Просмотры такого рода неизменно связаны были с необходимостью сохранять серьезный, даже мрачный вид и глядеть поверх голов, ибо 99 процентов посетителей подобных сеансов — дети.

Топтаться в ожидании начала показа по пузырящемуся линолеуму, в унылом и тесном подвале. У закрытой двери в зрительный склеп (залом не назовешь) — толпы шестиклассников. Докуда дотягивается кулак, дотуда и дерутся. Беседы — соответственные. И я, великовозрастная тетя, стою — глаза заведены к ржавому потолку, на лице отрешенность.

Но вот закончился предыдущий сеанс — мультфильмы. Мальчишки, взревев, рванулись к входу.

— Дайте людям выйти!!!

Тоненькой струйкой просачиваются наружу из склепа младшеклассники.

— Хм! «Люди»! Мелкота…

— Витька! Второй ряд забивай!

— Фигли второй? Первый!

— Первый несолидно…

Я не люблю смотреть трогающие меня фильмы прилюдно — в кино, в видеосалоне, в компании. Но иногда в этом была своя прелесть. Помню, во время просмотра фильма «Вспомнить все» («Возвращенные воспоминания») Шварценеггера хватают злые гады и, одолев, приковывают к креслу — пытать. Сидевший рядом со мной мальчик весь напрягся, подался вперед и в забытьи прошептал: