Владимир Шигин - Герои Черного моря Страница 3

– Я не какой-нибудь ваш костромской дворянин, я мальтийский рыцарь-госпитальер! – гордо вскинул голову тщедушный воспитанник Ордена Святого Иоанна.

– Видывали мы на Руси всяких рыцарей – и мальтийских, и тевтонских! – мрачно заметил Верёвкин. – Не хотите над своей галерой капитанствовать, будете у меня… пассажиром!

С «Десны» тем временем запросили пособить с бомбами.

– Куда ж вы свои-то подевали? – прокричали им верёвкинцы.

– Так их у нас и не было! – отвечали оттуда.

Бомбы перегрузили быстро. Времени-то в обрез. Вдали вроде бы замаячила галера лейтенанта Константинова. Верёвкин послал к ней шлюпку с просьбой держаться от него по левую сторону, чтоб он всегда мог рассчитывать на помощь.

Вновь налегли матросы на вёсла, и плавбатарея прибавила ход. Вскоре из темноты стали прорисовываться верхушки мачт турецких кораблей. На них беспечно жгли огни. Внезапно поменялся ветер, став зюйд-остовым, и сразу же вся хитромудрая затея Мордвинова полетела к чертям. Отступать, однако же, было поздно. Слишком глубоко в расположение флота противника забралась плавбатарея № 1.

– Руль право! – распорядился командир.

Осторожно обогнув турецкий флот, Верёвкин направил своё судно к кинбурнскому берегу и встал на мелководье.

– У гассановых кораблей осадка велика, и сюда они не сунутся. От мелочи же мы как-нибудь да отобьёмся! – объяснил он офицерам свой манёвр. – Пока подойдут галеры, продержимся, а там вместе прорвёмся!

А галеры всё не показывались, словно и не отправляли их вслед плавбатарее вовсе! Но думать о них времени уже не было. Начало светать. Вот уже вдали на салингах мачт турецких кораблей начали кричать голосистые муэдзины, созывая правоверных на утренний намаз. Затем на всём турецком флоте поднялся страшный переполох, началась беготня.

– Никак, турка нас увидал, а увидавши, испужался малость! – переговаривались промеж себя матросы, заканчивая последние приготовления к бою.

Верёвкин меж тем собрал офицеров.

– Милостью командующего и глупостью галерных капитанов мы брошены одни против целого флота! – заявил он. – Выбравшись на мелководье, я думал было дождаться здесь галер, но их нет и, видимо, уже не будет, а поэтому биться нам придётся самим! Мы можем, правда, сразу же выброситься на берег и тем спасти свои жизни. Но можем и атаковать, хотя при этом я не дал бы за счастливый исход и затёртого пятака! Каким будет ваше мнение?

Мнение было единодушным – атаковать!

– Браво! – улыбнулся Верёвкин. – Исполнить свой долг до конца и погибнуть с честью – это не так уж мало!

Выбрав якорь, плавбатарея на виду у неприятеля спустилась на фарватер и, подойдя к турецкому флоту, развернулась к нему бортом. Турки безмолвствовали, наблюдая за нахальными действиям одиночного русского судна. А затем по палубам неприятельских кораблей пронёсся ликующий крик. Это матросы дали волю своим чувствам, предвкушая лёгкую добычу.

Доволен был и сам капудан-паша Эски-Гассан, внимательно рассматривавший в трубу русское судно. Старый моряк никак не мог взять в толк, для чего понадобилось тому в одиночку лезть в середину целого флота.

– Кто-то у них не в своём уме: или адмирал, или капитан! – заявил он с ухмылкой своим приближённым. – Но это мы скоро выясним, когда врежем палкой по пяткам русского капитана! Изготовьте шлюпки для захвата приза! Эта батарея – настоящий дар Аллаха!

Но обрадованный «даром Аллаха» капудан-паша при всей своей опытности проглядел главное! Командир плавбатареи на самом деле действовал весьма рискованно, но далеко не столь безрассудно, как могло показаться со стороны. Верёвкин надеялся, что на середине фарватера течение Днепра при умелом маневрировании само отнесёт его в сторону от неприятеля. Надо было только до поры до времени не дать противнику разгадать свой замысел.

– Залп! – вскинул вверх шпагу русский офицер, прошедший Чесменскую баталию ещё в чинах мичманских.

– Огонь! – махнул платком турецкий адмирал, бывший при Чесме уже в немалой должности младшего флагмана.

Гулко рявкнули чугунные пушки, и первая партия каменных ядер, зловеще подвывая, понеслась к цели. Сражение началось.

Канониры с плавбатареи палили метко, и скоро Верёвкин отметил первые серьёзные попадания. Турки поначалу, наоборот, долго не могли пристреляться. Постепенно, однако, чахлые фонтанчики падающих в воду ядер стали ближе и ближе подступать к русскому судну. Теперь плавбатарея № 1 всё чаще оказывалась в кольце брызг. Массивный деревянный корпус дёрнулся раз, другой, третий – начались прямые попадания. Удивления, впрочем, на плавбатарее это не вызвало – бой есть бой! В клубах порохового дыма, в яростной решимости вела свой неравный поединок против огромного флота маленькая плавбатарея.

А вскоре случилось почти невероятное, что ещё больше осложнило положение русского судна. Вот что написал о происшедшем в своём позднейшем отчёте сам Верёвкин: «Я бы дрался до самой ночи с неприятелем, ежели бы не разорвало у меня пушку с левой стороны от носа первую, которым разрывом убило до 15 человек, чем навело такой страх на служителей, что насилу с помощью мичмана Ломбарда и лейтенанта, данного от Вас, мог собрать людей, которые бросились на палубу; и после того дрались мы ещё с полчаса, но вторичное несчастие последовало: разорвало другую пушку на той же стороне от носу и убило больше 15 человек. Страх, нашедший на людей, был столь велик, что не можно было никак сообразить, как их привести в чувство…»

Сегодня, наверное, легко судить за слабодушие рекрутов с плавбатареи № 1, но мне кажется, что надо быть к ним снисходительными. Ведь то, что испытали они, способно внушить робость и смятение даже опытным морякам. Они же только несколько месяцев назад покинули свои деревни и, никогда прежде не видя моря, были сразу же брошены в такое пекло. Рекруты боялись не турецких ядер, они боялись смертельных разрывов своих пушек, от которых не было спасения! А какой авторитет и сила духа требовались их командиру, чтобы в таком аду дважды пресекать панику и возвращать людей к орудиям!

Позднее Верёвкин с горечью напишет о качестве своих орудий: «… Что же принадлежит до артиллерии, то я удивляюсь, коим образом она принята с заводов, и кажется, что оная без пробы принята, в рассуждении, что при разрыве пушки оказался чугун как с грязью дерева; что же принадлежит до единорогов, которыми я оборонялся. только стволы короткие, так что при каждом выстреле единорог опрокидывался через задние колёса».

Второй раз, возвращая матросов к орудиям, командир сам встал у первой пушки и, взяв в руки фитиль, произвёл первый выстрел. Ободрённые примером командира, встали по местам и канониры. Снова заговорила русская артиллерия, по палубам турецких кораблей запрыгали смертоносными мячами ядра.