Роберт Маккрам - Жизнь Вудхауза. Фрагменты книги Страница 3

Самое смешное, что, несмотря на отъезд родителей, женщин вокруг Вудхауза было более чем достаточно. У него было, по меньшей мере, восемь живущих в Англии тетушек с материнской стороны, из которых особенно глубокий отпечаток на детской психике Вудхауза оставили тетя Мэри и тетя Луиза. Тетя Мэри, «гроза моего детства», осталась старой девой, ругалась почти со всеми родственниками и стала прототипом грозной тети Акриджа Джулии, а также знаменитой тети Берти Вустера Агаты, «более известной как бич Понт-стрит». Вудхауз свел воедино воспоминания о разных женщинах, участвовавших в его воспитании, и создал типичные портреты-страшилки: «…в тете Агате пять футов девять дюймов росту, крючковатый нос, волосы с сильной проседью — общее впечатление довольно внушительное»[9]. А знакомя с ней читателя, Вудхауз рекомендует ее так: «У нее акулий глаз и твердые моральные устои»[10]. Напротив, старшая из сестер Дин, тетя Луиза, для близких Лули, стала для Вудхауза чем-то вроде приемной матери, и он списал с нее некоторые черты будущей тети Далии, про которую Берти Вустер говорит: «…широкая и добрая душа, как это часто бывает у охотников». Из дядюшек Вудхауза четверо (дядя Филип, дядя Фредрик, дядя Эдвард и дядя Генри) были священниками, чьи приходы были рассеяны по юго-западу Англии от Бреттон-Флеминга в Девоншире до Хенли-Касла в Вустершире — по деревенькам вроде тех, что описаны в рассказе «Большой гандикап проповедников» или в одном из лучших рассказов Вудхауза «Ансельм получает свой шанс». Иногда, даже в самых удачных и смешных своих вещах, Вудхауз, с детства впитавший атмосферу английских сельских приходов, отвлекается на умиленные воспоминания о времени, которое он провел под сенью церквей:

Ничто не вызывает такого умиротворения и такой дремоты, как вечерняя служба в деревенской церкви. Чувство заслуженного покоя после прекрасного дня… Дверь в церковь была открыта, и аромат деревьев и жимолости смешивался с запахом плесени и воскресной одежды прихожан… Сквозь витражные стекла в церковь проникали лучи заходящего солнца, с деревьев доносилось щебетание птиц, в тишине чуть слышно поскрипывали платья прихожанок. Полное умиротворение. Именно это я и хотел сказать. На душу мою снизошли мир и покой[11].

В 1886 году, когда Вудхаузу было всего пять лет, в его детский мир, полный тетушек и священников, ворвались родители, на несколько недель вернувшиеся на родину. За китайский павильон, который Эрнест оборудовал для Выставки достижений Индии и других колоний Британской империи, его пожаловали орденом Святых Михаила и Георгия. Согласно семейному преданию, режим правления няни, мисс Ропер, рухнул, после того как Эрнест и мальчики вернулись с прогулки грязные и растрепанные, — бесчинство, которого она перенести не могла и тотчас подала в отставку. Да и пора было: братья Вудхаузы уже вышли из того возраста, когда требуется нянька, — пришло время отдавать их в школу.

Школа-пансион Элмхёрст в Кройдоне была одним из многих поздневикторианских учреждений «для индийских детей», то есть для детей колониальных служащих, живших на Востоке. Она тогда недавно открылась, и в ней было всего шесть учеников. Школу держали две незамужние сестры, Кларисса и Флоренс (Сисси и Флорри) Принс, управлявшие ею от имени своего отца, семидесятилетнего старика, в прошлом начальника железной дороги. Располагалась школа в имении «Шале»: дом 43 по Сент-Питерс-роуд; то был тесный невзрачный пригородный домик «в швейцарском стиле», стоявший на северо-западных склонах Кройдона. Кормили там плохо: еды вечно не хватало, и Вудхауз вспоминал потом, как стащил репу с соседнего поля и попался. Среди семейных преданий, относящихся к заведению сестер Принс, есть рассказ о том, как одно вареное яйцо делили на шестерых учеников, а также о том, как братья Вудхаузы стыдливо умяли пакет печенья, предназначавшийся дворнику. Викторианский Кройдон легко узнать в «Митчинт-хилле», о котором вспоминает дядя Фред, отправляясь в свое родовое гнездо: «Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде там были просторные поля… Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что»[12].

Сестры Принс и их подопечные (трое Вудхаузов, два Аткинсона и еще один мальчик) жили в «Шале» как одна большая семья. Однажды маленький Вудхауз, прячась за диваном, подобно герою его собственного рассказа, нечаянно подслушал, как некий мистер Джордж Гарди Скотт пылко просит руки у мисс Флорри — и получил не только желанную руку, но и место директора школы Элмхёрст. Мальчиков редко баловали. В единственном письме родителям от братьев Вудхаузов, сохранившемся с тех времен, Армии описывает, как перед Рождеством их водили в «Олимпию» на цирковое представление, и жалуется в приписке: «Пев отправил папе письмо. Как жаль, что он все никак не едет домой».

Так с 1886 года для Вудхауза потянулась типичная школьная жизнь, когда длинные семестры в пансионе прерываются каникулами в компании тетушек — этих «грозных викторианских дам». Он считал дни до «главного события года» — двух идиллических летних недель у бабушки в Повике (графство Вустершир), туда, в эту часть Англии взрослый Вудхауз будет не раз удаляться во время приливов вдохновения. Так с малых лет Вудхауз привыкал к уединению, замкнутости и самодостаточности. В Кройдоне он уходил в себя, чтобы сбежать от школьной дисциплины; на каникулах — чтобы сбежать от рассеянного равнодушия взрослых. «В Хем-хилле нас предоставляли самим себе, — вспоминал он о том, как гостил у бабушки. — Только раз в день водили поздороваться с бабушкой — сморщенной дамой, очень похожей на мартышку». Если братьев Вудхаузов не брали в Хем-хилл, то пристраивали к дяде Филипу в Уэст-Кантри или к дяде Эдварду и его сыновьям-крикетистам в Хенли-Касл.

Уже тогда Вудхауз твердо знал, кем станет, когда вырастет. «Я с детства хотел быть писателем, — говорит он в своих мемуарах ‘За семьдесят’, — и приступил к делу лет в пять». Он очень рано начал читать, запоем прочел такие бестселлеры своего времени, как «Шиворот-навыворот» Ф. Энсти, «Остров сокровищ» Стивенсона и «Бевис. История одного мальчика» Ричарда Джеффриса, а в шесть лет проглотил «Илиаду» в переводе Александра Поупа. Как многие одинокие дети, он заполнял пустоту сочинительством. Вот два примера его раннего творчества. Первый — «Малинькое стихатварение каторое я выдумал сам»; говорят, оно было написано, когда ему было пять лет:

О, что за скорбный деньубитые звери лижалина поли сраженияв скорбнойтоске.Из ран вытикалакрасная крофьи с нею жизньбыстро их покидала.А в лагерелижалитысичи мертвых солдат

Второй пример — коротенький рассказ, написанный им в семь лет и своей интонацией напоминающий молитвенник или Библию короля Иакова, чтение которых Вудхауз каждое воскресенье слышал в церкви: