Франц Кафка - Письма Хедвиге Вайлер Страница 3

Снова прервало утро и сейчас, после полуночи, весьма утомительной, продолжение:

Да, решаются, но только сегодня. Другие люди решаются очень редко и затем вкушают это решение в течение долгого периода времени, а я решаюсь беспрестанно, так же часто, как боксер, вот только я не боксер, вот что верно. Впрочем, так оно только выходит, и дела мои вскоре, надо надеяться, также получат им присущую видимость решительности.

Я остаюсь в Праге и, весьма вероятно, через несколько недель получу должность в Обществе по страхованию[1]. Эти недели мне придется обучаться страховому делу, так как меня это очень интересует. Все прочее я смогу Тебе рассказать, когда Ты приедешь, только я, конечно, обязан быть предусмотрительным и не привести себя к нервному срыву деловыми соображениями, о чем Тебе не следует никому говорить, даже дяде.

Итак, когда Ты приедешь? О жилье и столовании Ты написала неясно. Моя готовность Тебе помочь — Ты знаешь её и все-таки не высказала — вследствие того, что документы — дело немаловажное, но, скажу я Тебе, мои знакомства, к сожалению, весьма незначительны, и там, где я запрашивал, ничего не вышло, так как имеются учительницы с прошлого года. Во всяком случае в воскресенье в «Тагблат» [2] и в «Богемии» [3] я помещу следующее объявление:

«Молодая девушка, сдавшая экзамен на аттестат зрелости и обучающаяся раньше в Венском, а теперь — Пражском университете французскому и английскому языкам, философии и педагогике, ищет часы преподавания детям, которые, как она полагает, судя по результатам её обучения, сможет осуществлять весьма успешно, или — в качестве чтицы или компаньонки».

Письма я потом получу у администратора. Я собирался было указать в качестве адреса «Триш, до востребования», но, вероятно, в ближайшую неделю Ты — уже в Праге.

Я, конечно, сделаю дальнейшие еще попытки, так как на многое надеяться не стоит, а ведь пражской случайности следовало бы пожелать столько счастья, сколько — я.

Твой Франц

Прага, 24.09.1907

Твое письмо, как ни странно, любимая, принесли вечером, поэтому лишь в спешке отвечаю, чтобы Ты получила ответ своевременно.

Идея, о которой дяде удалось написать маме, очень хороша, и мне только следует упрекнуть себя, что я сам до этого не додумался.

Как же так, Ты опять хочешь меня покинуть или только угрожаешь? Достаточно того, что я остаюсь в Праге, чтобы подорвать Твои планы? Я прошу, приезжай, непременно раньше Твоего письма, я думаю о том, как было бы замечательно, если бы в воскресенье после обеда мы вместе читали бы ту французскую книгу, которую я теперь иногда читаю (сейчас у меня не очень много времени), и писалось это на замороженном и тем не менее распадающемся на кусочки французском, как мне нравится; итак, приезжай, прошу Тебя.

Твоя мысль, что Ты обязана оплатить все, что я для Тебя предпринял для своего удовольствия, мне по душе. Все-таки расходы на объявления, которые я организовал (при всем том Ты видишь, как неловко и неумело они выглядят), столь незначительны, но счет за шампанское, которое я вчера ночью пил за твое благополучие — Ты, конечно, не заметил? — я позволю себе тебе послать.

Пустяки, которые Тебя сердят и заставляют уставать, столь ужасны лишь в первый раз, во второй раз уже ожидаются и из-за этого затем становятся уже интересными. Отваге принадлежит лишь половина оборота дела.

Твой Франц

Прага, 24 сентября 1907

Все-таки успех, как Ты видишь, любимая утомителен.

Я вскрыл письма, так как думал, что смогу помочь Тебе сведениями. Да, одно, похоже, еврейское, вызывающее доверие, и я разузнаю, что это за люди, во всяком случае я им отвечу.

Другое — спокойное, романтичное. Тебе следовало — я пересказываю — под специфическим объявлением в газете приписать, на каких условиях Ты займешься Conversation (разговор — франц.) по-немецки с 21-летней девушкой по трижды в неделю на евангельские темы на прогулках. Ответить Ты все-таки можешь, хотя бы шутки ради.

С обоими следует поторопиться; я не думаю, что пришло еще какое-нибудь послание, во всяком случае в ближайшие дни мы повторим попытку.

Я приветствую Тебя сердечно; не забывай, что написала мама, и приезжай.

Твой Франц

Прага, начало октября 1907

Сейчас мне опять придется писать коричневыми штрихами, так как ради моего сна заперли чернила, и в Тебя влюбленный карандаш сразу позволил себя найти. Милая, милая, как прекрасно, что посреди осени нашлась летняя погода, и как это хорошо, так же как тяжко было переносить смену времен года тем, кто не смог сохранить душевного равновесия. Милая, милая, мое возвращение домой из бюро достойно рассказа, особенно потому, что сие — единственное, что о себе рассказать стоит. В пять с четвертью я прыжком появляюсь из-под большого портала, сожалея о напрасной потере четверти часа, поворачиваю направо, спускаюсь по Венцельплатц, затем встречаю знакомого, который провожает меня и рассказывает кое-что интересное, прихожу домой, распахиваю дверь моей комнаты, там Твое письмо, восхожу в твоем письме, устаю как на проселочной дороге и тотчас попадаю в лес. Правда, я заблудился, но из-за этого не робею. Желательно, чтобы каждый день так заканчивался.

8.10 Милое дитя, опять вчера после нескольких столь быстро прошедших вечеров. Волнение в процесс написания письма явно пожелало обеспечить себя кляксой.

Моя жизнь теперь совершенно беспорядочна. У меня, правда, должность с крохотным жалованьем в 80 крон и беспредельными 8–9 часами работы, и часы вне работы я пожираю словно дикий зверь. Прежде я тут практически не жил, моя дневная жизнь сокращена до 6 часов и, кроме того, изучаю итальянский язык и стремлюсь проводить вечера столь прекрасных дней под открытым небом, чтобы немного прийти в себя, в свободные часы я выбираюсь из толчеи.

Теперь — в бюро. Я — в «Ассикурациони Женерали», и тем не менее тешу себя надеждой когда-нибудь усесться в кресло в очень дальней стране, рассматривая из окна поле сахарного тростника или магометанское кладбище, и меня даже очень заинтересовала суть страхового дела, но пока что моя работа печальна. и все-таки приятно иногда отложить перо и представить себе, как Твои руки — одна на другой, их охватывает рука, и сразу ясно, что им не освободиться, даже если руку выдернуть из сустава.

Адье.

Твой Франц

Прага, ~ ноябрь 1907

Часть третья