Песах Амнуэль - "Доверяйся своим парусам…" Страница 3

     Изменилась бы его судьба, останься Шварцман в столице? Возможно. Или даже наверняка. Но история, как говорят, не знает сослагательного наклонения. Не только история народов, но и биографии отдельных людей. Что было, то было.

     * * *

религия предлагает законченную картину мира,

наука никогда не дает конечного решения (путь познания — дорога без финиша).

Выбор эквивалентен выбору способов существования (устойчивости): встать на бесконечный путь науки (т.е. превратить это в деятельность), или же, приняв некую законченную картину физической Вселенной, посвятить себя другим проблемами мира.

     В.Ф.Шварцман, из дневника.

     Говорят, что имя определяет суть человека и его судьбу. Викторий по природе своей должен был быть победителем, он не мог не быть первым, и всякий раз, когда ему не удавалось быть первым – в науке или даже в быту, – это обстоятельство сказывалось на его настроении, на его характере и, в результате, на его судьбе.

     Викторий Шварцман был, безусловно, первым из тех, кто в шестидесятых годах занялся теоретическим исследованием проблемой поиска нейтронных звезд в Галактике. До него астрофизики могли только предполагать, что такие звезды существуют, но были уверены, что обнаружить их, увидеть в телескоп никогда не удастся – ведь нейтронные звезды, особенно старые, остывшие и холодные излучают слишком мало, чтобы разглядеть их даже с близкого расстояния. Викторий был первым, кто сказал: нейтронную звезду можно увидеть, если наблюдать, как она захватывает газ из межзвездного пространства.

     Правда, он же показал и другое: увидеть, в принципе, можно, но это излучение все же настолько незначительно, что наблюдать аккрецирующую нейтронную звезду удастся лишь в том случае, если уж очень повезет – звезда будет двигаться не очень быстро, а еще лучше, если окажется в плотном межзвездном облаке, где много газа.

     Представьте теперь настроение ученого, потратившего лучшие годы жизни на доказательство того, что предложенная им идея (в принципе, как показало время, очень перспективная!) никак не поможет обнаружить нейтронные звезды. Конечно, отрицательный результат в науке – тоже результат, но этими словами обычно утешают неудачников, а Шварцман неудачником не был, не мог быть по определению, по своему мироощущению.

     И тогда он занялся поиском черных дыр. От сложной задачи перешел к решению еще более сложной. Ведь если нейтронные звезды хоть что-то излучают, то черные дыры ничего не излучают в принципе. Есть только два способа обнаружить, что в каком-то районе пространства находится черная дыра. Первый – по влиянию ее поля тяжести на движение соседних объектов: звезд, звездных скоплений, а может, даже целых галактик, все зависит от того, какова масса черной дыры. Второй способ – тот, какой был предложен Шварцманом для обнаружения нейтронных звезд: аккреция.

     Естественно, черная дыра тоже захватывает вещество из межзвездного пространства. Масса черной дыры больше, чем масса нейтронной звезды. Значит, и вещества она должна захватить больше. Такой объект окажется чуть более ярким, но все же – если наблюдать в обычные оптические телескопы – очень слабым. Попробуйте отличить слабую звездочку от другой такой же. Одна – обычная, но далекая, другая – на самом деле близкая черная дыра звездной массы. Можно попробовать отличить по спектру, но ведь объекты эти такие слабые, что получить хороший спектр – чрезвычайно трудная задача. Есть еще способ. Расчеты Шварцмана показали, что, если на черную дыру падает намагниченный межзвездный газ, то процесс этот очень нестабилен, возникающее излучение переменно. Блеск меняется не просто быстро, а очень быстро – миллионы раз в секунду, – причем в огромном диапазоне от радио до рентгена.

     Если удастся обнаружить, что какой-то объект на небе меняет свою яркость несколько миллионов раз в секунду, можно быть точно уверенным – это черная дыра. Никакой другой объект не создаст такие быстрые изменения яркости излучения.

     Отличная идея. Но… Во-первых, необычайно трудно измерять столь быстрые изменения блеска очень слабых звезд. Это трудность наблюдательная. Вторая трудность – теоретическая, и оппоненты не раз указывали Шварцману на эту особенность. Да, яркость излучения вблизи от черной дыры может меняться чрезвычайно быстро. Но ведь, прежде чем дойти до наблюдателя, это быстро переменное излучение проходит через окружающий черную дыру межзвездный газ. Газ поглощает часть проходящего излучения или рассеивает его – в обоих случаях переменность «размывается», наблюдатель перестает видеть очень быстрые изменения блеска, именно те, по которым и можно отличить черную дыру от обычной звезды.

     – Да, – соглашался Шварцман, – все это может быть. Но может и не быть. Только наблюдение докажет, кто прав. Нужно правильно выбрать объект, и тогда все получится.

     Он был победителем, он и допустить не мог, чтобы что-то могло не получиться. Конечно, он хотел оказаться первым, кто обнаружит оптическое излучение одиночных черных дыр в Галактике.

     Будучи теоретиком, он мог поступить, как другие его коллеги – подать идею, сделать расчет, а потом предоставить экспериментаторам возиться с аппаратурой и проводить наблюдения. Мог, но это было не в характере Шварцмана – он предложил, он и должен был довести проект до конца.

     Тем более что судьба, казалось, предоставила ему такую возможность. Переехав в САО, Шварцман получил в свое распоряжение самый большой в мире шестиметровый телескоп, на котором можно было наблюдать очень слабые объекты, самые слабые из всех, доступных в то время оптической астрономии. Впрочем, сказать "получил в свое распоряжение" – слишком сильно. Работая в САО, Шварцман действительно мог легче, чем его коллеги из других астрономических учреждений, получить время для наблюдений на шестиметровом телескопе. Но все равно это было лишь два наблюдательных периода в году – два раза по десять ночей. Остальное время – почти весь год! – приходилось обрабатывать полученный материал, совершенствовать аппаратуру и думать, думать...

     Шварцман занимался и тем, и другим с маниакальным упорством. Может, поэтому для аппаратуры по наблюдению быстрой переменности было придумано название МАНИЯ?

     Слово это, в принципе, было всего лишь аббревиатурой и означало: "Многоканальный Анализатор Наносекундных Изменений Яркости". Но ведь можно было придумать и другое название, верно? МАНИЯ была не только сокращением, но смыслом работы.