Василий Крысов - Танкисты Великой Отечественной (сборник) Страница 30

Стояла золотая осень 1944 года, и это были удивительно теплые, солнечные, безоблачные дни. Воздух был свеж и прозрачен, особенно ночью и ранним утром. Ковачи было добротным, чистым, ухоженным немецким поселением, и у многих бойцов сразу возникла неприязнь к его жителям. Те в страхе притаились, боясь возмездия. Среди наших солдат и офицеров все чаще слышалось пренебрежительное слово «фашисты». Комбриг и начальник политотдела вовремя подметили это. Пришлось собирать собрания, вести разъяснительную работу, что война идет с гитлеровской кликой, а не с мирными, ни в чем не повинными людьми. Для острастки бойцам напомнили о трагическом случае в Крайове. Все это было своевременно и крайне необходимо. В итоге короткое пребывание в Ковачах прошло мирно. Жители быстро успокоились и начали относиться к нам с большим уважением.

Мы разместились в домах, потеснив хозяев, и сразу приступили к обслуживанию техники и приведению личного состава в порядок. Я поселился в отдельном домике. Хозяйка по утрам готовила мне завтрак, а обедать я ходил в офицерскую столовую. Как-то раз гляжу – идет Мария Мальцева, уже стройная.

– Какими судьбами здесь? А где это все у тебя?..

– Все было и ушло. – И потом сколько я у нее ни спрашивал, она так и не сказала, что же произошло.

Я предложил девушке заходить ко мне в гости, она зашла, и вот тогда-то мы с ней и сошлись… Так она у меня и жила до нашей отправки в Югославию.

Судьба у нее была тяжелая. Мария жила на Белгородчине. Перед войной ее отец-полковник был назначен командиром дивизии в Белоруссию. Окончив 9 классов, Мария поехала на лето к отцу, а тут война. Эвакуироваться она не успела и вместе с отцом с боями отходила на восток. В одном из боев отца тяжело ранило. Вскоре он скончался, но перед смертью попросил своего зама, 50-летнего подполковника, позаботиться о дочери – вывести из окружения и отправить к матери. После похорон отца пошли дальше. Вечером остановились в какой-то деревне. Девушка тяжело переживала гибель отца, рыдала. Утешавший ее подполковник налил стакан водки и заставил Марию выпить это, убеждая, что ей станет легче. Утром она проснулась в кровати с этим подлецом. Подполковник просил прощения, говорил, что не помнит, как получилось: мол, много выпили, и ты тоже пьяная была. Но на следующую ночь опять пришел к ней. Так продолжалось до выхода из окружения. Добравшись до своих, Мария убежала от подполковника, в первом же райвоенкомате встала на учет, поступила на курсы медсестер, окончила их и прибыла на фронт. С Корсунь-Шевченковской операции[14] она шла с бригадой, была ранена.

Мария действительно сильно меня полюбила и просилась: «Вась, давай я к тебе в батальон переведусь». Но у нас в батальоне ни одной девчонки не было, а санинструктором был сержант Корбут. Я отбрыкивался: «Командир батальона девчонки не имеет, у зама его девчонки нет, а ты появишься со мной. Это как-то не здорово будет. Меня не поймут. Вот стану начальником штаба, тогда можно будет».

В один из дней мы с Колей Максимовым решили поехать посмотреть, не восстановили ли ремонтники подбитый танк, брошенный нами примерно в десяти километрах от Ковачей. Машины у нас не было, но Коля раздобыл где-то двух лошадей: мы заседлали их и поехали. Надо сказать, что я с детства ездил верхом, но никогда не пользовался седлом. Здесь же я решил, что в седле даже удобнее будет ехать, но пока мы проскакали эти десять километров, я уже понял, что ходить мне будет сложно. Танк был не готов. Мы достали сухой паек, немножко пожевали и пустились в обратный путь. Это была мука! Кое-как я добрался до расположения бригады. Весь следующий день я ходил ноги врозь и после этого зарекся ездить на лошадях.

5 ноября 18-й танковый корпус перешел в подчинение 3-го Украинского фронта, а 7 ноября там же, в Ковачах, бригада отметила 27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Впервые за годы войны мы встречали праздник под чистым небом, вдали от фронта. Подразделения бригады выстроились на небольшой площадке. Полковник Чунихин произнес краткую речь и вручил ордена и медали солдатам и офицерам, отличившимся в Ясско-Кишиневской операции. Всех поздравили с праздником, а награжденных – с наградами. В приподнятом настроении, любуясь новенькими орденами и медалями, батальоны и отдельные роты прошли торжественным маршем. Вечером комбриг пригласил офицеров на торжественный ужин. Поднял тост за Победу, еще раз поздравил награжденных и пожелал всем выжить и разгромить ненавистного врага.

Время летело быстро. Бригада готовилась к новым боям. Полным ходом шло комплектование личного состава и перемещение офицеров. 18 ноября в госпиталь на лечение неожиданно убыли начштаба бригады майор Новиков и замкомбрига майор Панов. Позднее мой друг начальник штаба 2-го танкового батальона Саша Чащегоров (рослый, симпатичный парень с 1923 года) рассказал об этом вот что. Как-то вечером из бригады пришла красивая связистка Маша Решетова, с которой он дружил. По такому случаю в штабном автобусе он накрыл столик на двоих. Вдруг ближе к вечеру (уже начало смеркаться) появляется заместитель командира бригады майор Новиков. Он зашел в автобус, Сашка вскочил: «Товарищ майор, садитесь». Тот сел. «Как у тебя тут? Охрану организовал?» – «Так точно. Товарищ майор, может быть, с нами немножечко выпьете?» – «Ну, давай». Выпили, и майор говорит: «Вот что, Саша. Сейчас уже стемнеет, сходи, проверь посты, охрану, чтобы было все в порядке. Тебе двух часов хватит?» – «Так точно», – и ушел. Прошло два часа, слышит: машина заурчала и майор с этой связисткой укатили в бригаду. Проходит с неделю – новость: Машку Решетову и майора Новикова отправляют в госпиталь в Одессу, «они заболели». Сашка, когда услышал, аж от радости подпрыгнул: ведь это ему могло потребоваться теперь ехать туда!

В этот же день, 18 ноября, поступило распоряжение: «Бригаде быть в готовности 22 ноября убыть в город Субботина для получения танков». Закончилась передышка. Началась оживленная подготовка к маршу. Отъезд в Югославию вызвал у нас с Колей беспокойство. В Румынии жизнь быстро вошла в мирную колею: работали магазины, кафе, ресторанчики. Мне выплатили денежное содержание за ноябрь и деньги за 9 подбитых танков – 330 тысяч лей, а Максимову за месяц и 3 подбитых танка – 150 тысяч лей. Нужно было их срочно потратить. Мы пошли к комбату, но майор Грищенко направил нас к комбригу. Полковник Чунихин был в хорошем расположении духа:

– А, миллионеры! С чем пожаловали? Что, Вася, нужно? – он меня по имени звал.

– Товарищ полковник, разрешите съездить в Темишоару освободиться от денег.

Чунихин на мгновенье задумался и быстро решил:

– Хорошо, поезжайте. В 16.00 22 ноября быть в бригаде.

– Есть!

Коля быстро нашел пролетку, и утром рано, не позавтракав, мы поехали в Темишоару. Через час пути мы въехали в город. Одна из первых вывесок, которую мы смогли прочесть, была «Ресторан». Мы тут же остановили возницу и отправили его назад. Заходим – в ресторане ни души, полумрак, столики, застеленные белыми скатертями. Садимся. Перед нами вырастает официант и дает нам меню на румынском языке. Мы показываем жестами – «надо поесть». На смеси немецкого и русского объяснили, что хотим поесть. Он принес закуску, потом отбивную. Мы очень вкусно поели, и официант спрашивает: «Кафе? Те?» Я Колю спрашиваю: «Ты кофе когда-нибудь пил?» – «Да». – «А я нет, только ячменный. Надо попробовать». Официант: «Кафе. Коньяк? Рум?» Во, думаю, интересно, кофе с коньяком или с ромом! Как это так? Коля говорит: «Я с коньяком, а ты с ромом!» Принесли нам чашки, – туда граммов по тридцать рома и коньяку налито. Кофе горячий: я как вдохнул, дыхание перехватило, я закашлялся. Вот, думаю, испортили хороший напиток. Выпили, Коля спрашивает: «Ты коньяк пил?» – «Ни разу». – «Я тоже». – «Давай?» – «Давай». Мы подзываем официанта, просим принести коньяк. Он приносит бутылку и по рюмочкам разливает. Коля берет у него из рук бутылку и разливает по фужерам. Запиваем опять кофе, – нам снова принесли, в других чашках. По второй – бутылки нет. Я говорю: «Ты ром пил?» – «Нет». – «Я тоже. Официант, ром!» В зал уже вышел и повар в колпаке, посмотреть, что происходит. Выпили мы и рома, расплатились и вышли из ресторана пьяные в дым. Прошли немного, видим: на перекрестке стоит наша регулировщица. Движения нет. Мы к ней и давай приставать, а она от нас отбивается. Ее подружки, заслышав визг, выглянули со второго этажа дома и кричат: «Идите сюда, что вы к ней пристаете?» Мы к ним заваливаемся и говорим: «У нас деньги есть. Гуляем!» Дали им денег, чтобы они сходили в магазин, но пока они ходили, мы уснули мертвым сном. Проснулись уже на другой день: «Где мы? Как сюда попали?» Девчонки нас на смех подняли: «Вот кавалеры, пришли, погуляли!» Нам стыдно было страшно, мы по стакану чая выпили и смылись. Пошли по городу, зашли в ателье. Я себе и Марии Мальцевой заказал шапки-кубанки, Коля тоже, и еще мы костюмы заказали. На следующий день все было готово. Потом идем, глядим, у подъезда стоит дамочка… Ну, мы зашли, да так там и остались на два дня. Там были девчонка и ее мать, которая ею и торговала. Денег у нас почти не осталось. Идем по улице, Коля хватает первую же попавшуюся лошадь под уздцы. Возница пытался сопротивляться, но Коля похлопал по кобуре пистолета, и тот успокоился. Сели, поехали, подъехали к магазину. Там взяли коробку вина, кулек конфет, пряников. Мы выложили все оставшиеся деньги, но, видимо, оказалось мало, продавец что-то закричал. Пришлось помахать перед его носом пистолетом, чтобы замолчал. Махнули в Ковачи, доложили комбригу, что прибыли, а там уже колонна вытянута. Устали мы страшно, залезли в штабной автобус и уснули. Просыпаемся. Надо похмелиться, а у нас остались только конфеты и пряники…