Чернов - Лев Иванович Гумилевский Страница 30

Надо сказать, что, уходя в отставку, Чернов наносил себе серьезный материальный ущерб. Право на полную пенсию, равную всему окладу содержания, он мог получить лишь после двадцатилетней службы. Чернов же прослужил только четырнадцать лет. Но не это обстоятельство, с которым Чернов вовсе не считался, оставило в нем горькое воспоминание о пребывании на Обуховском заводе.

Года за три до вынужденной отставки Чернова при переходе морского министерства на стальное судостроение Обуховский завод получил заказ на изготовление стальных листов для постройки клиперов в Петербургском адмиралтействе. Условия заказа были совершенно такие же, какие Сименс предложил английскому адмиралтейству.

По условию каждый лист проверялся на качество — от него отрезали кусок определенного размера. При испытании образцов на разрывном прессе Дмитрий Константинович обратил внимание на шелушение окалины в виде мелкой ряби, похожей на мелкую рыбью чешую. При шелушении образца ясно обозначались группы кривых пологих линий, весьма резко очерченных и довольно правильно расположенных.

Перемещения частиц на поверхности образцов, по мнению Чернова, указывают на изменения, происходящие в структуре металла под влиянием внешних механических усилий.

«К сожалению, даже первый образец, приготовленный мною, не подвергся наблюдению, потому что среди моих приготовлений я должен был уступить грубой силе обстоятельств и покинуть не только мои занятия на Обуховском заводе, но и вообще стальное дело, — вспоминал Дмитрий Константинович спустя много лет, рассказывая о программе прерванных работ в докладе Русскому техническому обществу. — Если я остановился на программе предложенных мною работ, то только потому, что, за невозможностью работать самому, от души желал бы видеть выполнение такой задачи кем-либо другим, так как вполне уверен, что всякий, посвятивший себя подобным исследованиям, будет щедро награжден их результатами».

В этом признании было нечто большее, чем горечь обиды.

7. А ТАМ, ВО ГЛУБИНЕ РОССИИ…

Отстранить Чернова от стального дела было так же невозможно, как нельзя было в свое время отставить Ломоносова от первого русского университета.

Он был чрезвычайно разнообразен в своих технических темах и, нисколько не беспокоясь о будущем, решил воспользоваться своей вынужденной отставкой, чтобы выполнить свой старый долг перед родиной.

— Пятнадцать лет я посвящал все почти свое время изучению железной промышленности как с теоретической, так и с практической стороны, находясь у стального дела… — объяснял Чернов свое намерение секретарю Русского технического общества Федору Николаевичу Львову. — Несколько раз я бывал на лучших железных и стальных заводах Западной Европы и, между прочим, два раза осматривал знаменитый завод Круппа… Но мне ни разу не удавалось побывать на Урале и взглянуть на наши железные рудники и заводы. Кое-что я знаю отчасти по слухам, отчасти по специальной литературе…

Крупный технический деятель Федор Николаевич Львов, окончив артиллерийское училище, занял в нем же кафедру по химии, но по известному делу Петрашевского был сослан в Сибирь, где провел несколько лет. Теперь он с особенным вниманием слушал Чернова. Пребывание в Сибири открыло ему глаза на несказанные богатства этой страны, и каждый, кто проявлял интерес к ней, становился другом бывшего ссыльного.

— Нынешней весной я, — продолжал Чернов, — принужден был покинуть Обуховский завод. Мне вспомнилось мое давнишнее желание, и я решил съездить на Урал. Это займет месяца два. Но я встретился с затруднением, которое может испортить все дело… и помешать моей поездке. Поэтому-то я здесь, пришел за содействием нашего общества.

Федор Николаевич забеспокоился:

— Наши средства, вы знаете, ограничены, но для такого нашего сочлена, как вы, поверьте, я со своей стороны…

— Да нет, дело уж не такое сложное, — перебил его Дмитрий Константинович. — Просто в моем путешествии важнее всего для меня иметь карту Уральских горных заводов с их землями и рудниками, в тридцативерстном масштабе, изданную горным департаментом, а достать ее я не мог ни в магазинах, ни у частных лиц, ни в самом департаменте… Может быть, кто-нибудь из членов нашего общества, располагая такой картой… сделает одолжение.

Федор Николаевич облегченно вздохнул и объявил, что немедленно опросит всех членов общества, имеющих дело с Уралом, и добудет карту.

Карта нашлась. Чернов стал готовиться к дороге.

Дмитрий Константинович решил ограничить свою поездку небольшим числом заводов, с тем чтобы лучше с ними ознакомиться. Тщательно изучив карту Урала и дороги от Москвы до Екатеринбурга, Чернов остался доволен: путь не близкий, но чрезвычайно интересный. Он еще не забирался никогда так далеко на восток, не видел азиатских рек, о шурфах с драгоценными уральскими камнями только читал, малахит, яшму, сердолик видел, лишь в музее Горного института.

Путь его в основном совпадал с Уральской горнозаводской железной дорогой, открывшейся для движения в августе 1878 года. Это была одна из первых железнодорожных линий Урала. Там, за Волгой, дороги прокладывались медленно и трудно.

На Николаевский вокзал провожать Дмитрия Константиновича поехали всей семьей, захватив даже маленькую дочку. Приехала и Катя с мужем, собрав в дорогу путешественнику целую корзину съестного. В вагоне шутили, что легче объехать всю Грецию и Италию, подняться на Везувий, переплыть Ла-Манш, чем добраться до Уральских гор. Когда же колокол вокзальный дал отправление поезду, все затихли. Стало тревожно и грустно.

— Ничего, Дмитрий, не горюй, привезу целый мешок разноцветных камешков, — сказал Дмитрий Константинович, целуя на прощанье сына.

В Москве надо было делать пересадку. В ожидании поезда Чернов зашел к Дюзо пообедать, погулял на набережной, отдохнул в Александровском саду, любуясь ансамблем Московского университета. Из вагона отходящего на восток поезда посмотрел на темные, плохо освещенные старые московские улочки, как бы говоря им последнее <що свидания», и внутренне подготовился принять неизвестное завтра.

И замелькали за окнами леса, поля, луга, лесостепи, за Волгой начались бескрайние ковыльные просторы и опять хвойные, березовые леса. Холмы встречались все чаще, становились все круче…

Чернов обладал великолепной памятью. Но, как истинный ученый, он считал необходимым поразившие его события, факты, мысли заносить в записные книжки. Так накапливался материал, потом Дмитрий Константинович систематизировал его, делал предположения, выводы и еще раз возвращался к интересующему его вопросу, чтобы уточнить, что сбылось, а где прогноз оказался неточным.

Перебираясь с рудника на рудник, Чернов всегда имел при себе записную книжку, куда заносил цифры, зарисовывал профили гор, разрезы рудников, где коротко описывал встречи с людьми, особо помечал в записях просьбы коллег или вопросы, на которые должен был дать ответ из Петербурга.

Потом, вернувшись домой, рассказывал о путешествии, заглядывая в листки. Он говорил:

— Хребет Шунда — уникальное место. Это одно из