Кристофер Роннау - Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме. Страница 30

Эту легенду джунглей я слышал много раз. Больше проблем создавали, как мне кажется, ошибки самих джи-ай, которые ставили мины не той стороной. Теоретически эти прямоугольные, открыто стоящие надземные мины походили на миниатюрные модели экранов из кинотеатров под открытым небом. Джи-ай, не задумываясь, ставили мину задом наперёд, потому что думали, что в нужную сторону надо направлять «экран». Соответственно, в качестве предупреждения, на минах с одной стороны была отштампована надпись, гласящая «Этой стороной к противнику».

На следующее утро, совершенно забыв, какую умную штуку я придумал с фальшфейером, я выкрутил взрыватель и снял мину. ПУФФ! Фальшфейер сработал, оставив ожоги второй степени на моей правой ладони и безымянном пальце. Ожог причинил такую боль, что я выронил мину. Конечно, вспышка фальшфейера на мгновение ослепила меня. Глядеть вниз в поисках мины и взрывателя было всё равно, что смотреть на сварку.

БУХ! От фальшфейера сработал взрыватель, который взорвался мне прямо в лицо, осыпав меня гравием. Опасаясь, что сейчас может взорваться мина, которая разорвёт меня тучей подшипниковых шариков, я бросился к своей ячейке и нырнул в неё головой вперёд. Фальшфейер шипел ещё несколько секунд и погас, так и не запалив мину. На дне своей ячейки я беззвучно молился, чтобы никто ничего не заметил, но услышал, как кто-то докладывает по рации о том, что срабатывают фальшфейеры, слышна стрельба и солдаты укрываются в ячейках. Звучало это так, как будто нас одолевает противник.

Вскоре показались Фэйрмен и капитан Бёрк. Нечего было и думать соврать или как-то вывернуться, так что я во всём признался деловым тоном, как будто не произошло ничего особенного. Капитан Бёрк недавно стал нашим командиром. Он сменил Паоне, который провёл в поле шесть месяцев и сменился в тыл. По-видимому, офицеры ротного звена проводили только полгода в гуще событий, а затем получали более безопасную работу на остаток года во Вьетнаме. Бёрк был профессиональным военным, лет двадцати пяти. Он имел любопытную привычку прицеплять наручные часы к петле рубашки возле левого края воротника. До тех пор он казался уравновешенным человеком, серьёзно относившимся к важным вещам, но не слишком беспокоившимся насчёт повседневных мелочей. Ознакомившись с ситуацией, он повернулся и пошёл прочь без единого слова. Однако по пути капитан покачивал головой, как бы говоря, что я тупой осёл. Возможно, он уже начинал видеть во мне реинкарнацию Сэда Сэка [81]или Битла Бейли[82].

Предыдущим вечером Тайнс несколько раз говорил мне не забыть про фальшфейер с утра, когда я пойду снимать мину. Видимо, он опасался, что всё закончится тем, что случилось. Без сомнения, он никогда не слышал излюбленного высказывания моего отца о своих детях: «Вы можете приказывать Роннау, но много ему не прикажешь».

Фэйрман отреагировал несколько более оживлённо. Он чувствовал себя обязанным постоянно ругаться и притом орать во весь голос, чтобы все слышали. Это было частью его работы, и, можете мне верить, он с ней вполне справлялся. Видя недостаток сочувствия, я решил не упоминать про свой обожженный палец. Это лишь продлило бы мучения от нашей встречи.

Утро во Вьетнаме — дело нелёгкое, и тот раз не был исключением. Завтрак состоял из одного кофе. Конечно, после целой ночи без курения несколько первых сигарет я курил так жадно, как будто поедал их. Потом, словно по часам, начиналось туалетное движение. К сожалению, приходилось выходить за периметр. Мы не хотели раскладывать вонючие кучки внутри лагеря. Получилось бы неприятно, если бы нам пришлось бы задержаться в этом месте. Кроме того, кто на зелёной божьей Земле захочет, мирно завтракая, видеть перед собой чью-то волосатую срущую задницу?

Достаточно часто меня пробирала дрожь, когда я сидел совершенно один со спущенными штанами. Обычно, делая своё дело, я клал винтовку на землю. Однако при приступах страха я старался не выпускать её из рук. Трудно одновременно усаживаться, какать и подтираться, притом держа винтовку в боеготовом положении, но я научился. К счастью, кофеин и никотин действовали безотказно, словно сифонная клизма, так что мне никогда не приходилось сильно задерживаться. Однако ощущение незащищённости и уязвимости во время каждого такого утреннего ритуала меня так никогда и не покинуло.

От нас требовали регулярно бриться, и бритьё стало одной из моих утренних процедур. Небольшие усики разрешались, бороды — нет. У нас не было ни одного бородатого президента со времён Бенджамина Гаррисона[83]. Наш главнокомандующий регулярно брился и нам это тоже полагалось. Таков был военный подход. Одно- или двухдневную небритость ещё могли стерпеть, но не более того. Некоторые парни носили баночку крема для бритья на операциях в поле. Но не я. Мой способ был такой: умыться поутру и побриться, прежде чем смывать мыло.

Я не был поклонником бритья без смазки. На подготовительных курсах сержанты-инструкторы временами заставляли нас бриться насухую, без воды, и в этом было мало приятного. Иногда так делали в качестве группового возмездия за умышленное нарушение, например, не спустить воду в унитазе. В других случаях причина могла быть не столь очевидной. Иногда мы получали подобный приказ под видом воспитания характера, правда, не очень понятно, какая черта характера вырабатывалась таким образом. К счастью, побрить моё лицо было всё равно, что удалить пух с персика, так что это оказалось сносно.

Ещё одним неприятным утренним моментом была возня со стрелковыми ячейками. Раньше на войне были фронты, так что если вы покидали ячейки, то просто оставляли их позади. Во Вьетнаме чётких фронтов не было. Вы могли в один из дней пройти по лужайке с востока на запад, а неделей позже — по тому же объекту недвижимости с запада на восток. Командование решило, что мы не должны оставлять постройки, укрытия или ячейки, чтобы их впоследствии не использовали против нас. Так что почти каждый день во время завтрака нам приказывали засыпать наши ячейки, потому что мы уходили. Это было далеко не так тяжело, как рыть чёртовы ямы, но кому захочется начинать день с перелопачивания кучи земли?

Ближе к вечеру операция закончилась. Нам не сказали, было ли так задумано, или это просто совпадение, но Тет, вьетнамский Новый год, начался на следующий день. Соединённые Штаты объявили перемирие на период Тета, как я думаю, в надежде, что оно перерастёт во что-то более длительное и постоянное. Мы уже объявляли подобное перемирие в предыдущую пару лет, но до сих пор приобретали лишь изрядное количество солдат, убитых и раненых в это время.