Дневник заключенного. Письма - Феликс Эдмундович Дзержинский Страница 30

Отец моей соседки, по слухам, повешен, мать умерла в тюрьме, брат сослан. Еврей, с которым не хотел сидеть Ватерлос, вчера приговорен к трем годам тюрьмы, а другой заключенный — к восьми годам каторги, хотя он совершенно невиновен.

Один из радомчан, Мушальский, сидит в карцере за подачу жалобы. Его взяли обманным путем, сказав, что ведут в канцелярию. Ватерлос отказался добровольно идти в карцер и лег на кровать; говорят, его понесли в карцер на кровати.

9 июля.

Забрали отсюда двоих радомчан (Мушальского и Гарбовского) и еврея из Островца. Одна камера пуста. Сюда перевели двоих новых: Боруцкого и радомчанина Маевского. Ватерлос второй раз, по выходе из карцера, написал жалобу прокурору, а прокурор снова велел за оскорбление посадить его в карцер на семь дней. Его еще не посадили, по-видимому, свободных карцеров нет.

Надо мной сидит женщина. Я уже узнал, что ее зовут Анеля Грицендлер. Она была приговорена к ссылке на поселение и освобождена под залог в 2 тысячи рублей. Потом ее опять арестовали. В Петрокове она голодала 23 дня. Там, говорят, кошмарные условия для женщин.

23 июля.

Вчера заковали 14 человек; один из них по дороге в кузницу, горько улыбаясь, сказал: «Последние свободные шаги». Сегодня сняли кандалы с пятерых. Кажется, это привезенные на суд из провинции. Моя соседка Сулима ужасно несчастна, хотя утверждает, что чувствует себя хорошо, и по целым дням поет. Отец ее казнен, мать умерла в тюрьме, один брат в Седлецкой тюрьме, другой в 4-м крепостной форте, и только один четырнадцатилетний брат освобожден из тюрьмы. С ней вместе сидит дворничиха, обвиняемая в участии в подкопе под Радомской тюрьмой. Она молится по целым дням. Ее дело будет слушаться завтра.

Ватерлос отсидел в карцере семь дней. Он уже в другой камере — не знаю в какой. Наверху, в камере № 20, несколько дней проходила голодовка в знак протеста против плохой пищи; вчера она прекратилась. Раньше здесь питание для всех было хорошее (по 37 копеек на заключенного), но с сентября прошлого года положение изменилось. Для политических отпускают по-прежнему 37 копеек, а для уголовных «кормовые» снижены до 11 копеек. При этом в уголовные зачисляют всех, кого заблагорассудится. Так, например, в уголовных превращены радомчане Мушальский и Гарбовский голодали четыре дня; пища им улучшена, но очень незначительно) и бывший солдат из Замброва, Ручкин, сидящий в настоящее время в нашем коридоре и даже обвиняемый не в убийстве, а лишь в принадлежности к партии. Пища плохая, в недостаточном количестве, и они все время голодны.

26 июля.

Сегодня, в воскресенье, заковали двоих. По-видимому, их завтра отправят в ссылку. По делу о подкопе пять человек оправданы (один из них в нашем коридоре — Вержбицкий — продолжает оставаться здесь). Солдату из Замброва увеличили кормовые до 37 копеек.

Ганка сидит теперь вместе с Овчарек, которую она обвиняла в предательстве. Должно быть, лгала. Я теперь не верю, что не были преувеличены и другие ее россказни. Но все же она-то сама верила в то, что рассказывала. Они сидят теперь втроем. Первые два дня Ганка гуляла возбужденная, веселая, теперь она скучная и грустная.

Сегодня мне удалось пересчитать гуляющих: их оказалось 60 человек на нашем дворе; следовательно, всего около 120. Из этих шестидесяти — десять женщин, четыре офицера-артиллериста (Белокопытов, Краковецкий, Запольский и Паньков) и один офицер-кавалерист — Калинин. Фамилии женщин: Г. Марчевская, Елена Невядомская, Софья Овчарек, Констанция Сулима, Францишка Гавелка, Рудницкая. Пранхил из Островца, Ан. Грицендлер, Роза Каган (c.-д.), Смердзыньская. В двух камерах сидят по шесть человек, в одной — пять, в одной — четыре, в двух — по три. Наверху прежние следственные кабинеты переделываются в камеры. Говорят, что там сидят не только подследственные, но и много отбывающих наказание. По слухам, тех, у кого срок каторги не больше восьми лет, не отправляют в Сибирь, потому что там уже все тюрьмы переполнены, а размешают их в тюрьмах Европейской России и Царства Польского.

29 июля.

Сегодня во всех камерах закрыли окна и накрепко забили их гвоздями. Теперь камера опять закрылась, как могила, и не видно ни неба, ни деревьев, ни ласточек. Даже свежий воздух отнят у нас. По слухам, все это сделано потому, что заключенные переписывались друг с другом, опуская из окна на веревке письма. Говорят, что явился новый «начальник» (незадолго до этого уж одного начальника сменили) и отказался принимать павильон, если не заколотят окон. Вчера разрешалось открывать окна, сегодня их закрыли наглухо.

За последние дни в наш коридор приведены четыре новичка. Сидевшую в одной камере с моей соседкой выслали в Радом, а на ее место привели новую заключенную из Петрокова (Калят). Сегодня тяжело. Кое-кто подумывает о протесте, о борьбе, возможно, что это выльется в столкновение, но уже ничто не поможет, окон не откроют.

7 августа.

В нашем коридоре уже несколько дней сидит некий Кац. Он был арестован в Берлине 25 июня, на следующий день после собрания, на котором присутствовал. Продержали его там две недели. Он находился под таким строгим наблюдением, что не смог никого уведомить о своем аресте. После этого его курьерским поездом отвезли в Вержболово и там передали русским властям. От Берлина до Ковно его везли в ручных и ножных кандалах. По слухам, министр иностранных дел телеграфировал берлинской полиции, чтобы его переслали в X павильон Варшавской цитадели. В Ковно он провел один день, и оттуда его перевели сюда. Его обвиняют в принадлежности к группе анархистов.

Кроме него, к нам привезли еще двух заключенных: бандита Малевского и рабочего из Пабяниц (Станиславский), обвиняемого в принадлежности к фракции ППС; завтра его судят.

16 августа.

Говорят, что Станиславский оправдан. Малевского судили в пятницу: он вместе с двумя другими обвиняемыми приговорен к петле, а один — к 20 годам каторги. Малевский весь день