Наперекор земному притяженью - Олег Генрихович Ивановский Страница 30

На следующий день я поехал в штаб дивизии, в отдел. Рассказал все Братенкову. Он молча подошел к металлическому ящику, в котором, как мне было ведомо, возили секретные документы, достал бумагу, протянул мне. Это было сообщение о действиях подпольной организации украинских националистов на территории западных областей Украины.

Из справки

Главного управления пограничных войск о результатах борьбы с бандитскими группами на территории Ровенской, Волынской и Тернопольской областей в марте 1944 года:

«…22 марта 1944 г. при ликвидации 16-м погранполком войск НКВД охраны тыла бандитской группы «Олег», оперировавшей в Острогском районе Ровенской области, было установлено, что эта банда совместно с ликвидированной бандой «Черноморец» участвовала в нападении на командующего фронтом Ватутина. У убитого главаря банды в дневнике найдена запись такого содержания: 29 февраля «также разбиты две легковые машины, из числа которых — машина, на которой ехал Ватутин. Сам Ватутин ранен. Захвачены документы и карты».

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы подтверждают обстоятельства ранения Ватутина, и, кроме того, допрошенный участник этой банды, оставшийся в живых (имеет четыре ранения), также подтвердил факт нападения этой банды на Ватутина…»

Документ, с которым познакомил меня Братенков в отделе дивизии, свидетельствовал о том, что предстоит борьба с новым, выползающим из подполья коварным врагом, действующим в нашем тылу. А кто не знает, что спокойная обстановка в тылу — залог успехов на фронте. По своей прежней службе я прекрасно знал, что порядок в тылу действующих армий обеспечивают войска охраны войскового тыла — пограничные войска. Сам занимался этим в 1941 и 1942 годах. Но насколько теперь усложнилась для пограничников задача!

А нам предстояло бить врага на фронте и в его тылу…

Бои продолжались. В моем дневничке сохранились записи:

«26 марта. Ночной марш в район дер. Паниква. Немцы рядом. Есть пленные.

27 марта. Вели бой за дер. Паниква. Режем шоссе Броды — Львов. У фрицев паника.

28 марта. Ведем наступление на Паникву с целью перерезать шоссе Броды — Львов и полностью окружить противника.

2—8 апреля. Упорные, кровопролитные бои в районе Паниква».

Вспомнилось, что под Паниквой вернулся в полк Николай Савгир, бывший санинструктор из эскадрона Дмитрия Венского. В бою под Скрегитовкой, на том же лесном перекрестке, где погиб Зенский, был убит и Савгир. Во всяком случае, на могиле в лесу, на дощечке, была написана и его фамилия… И вот он, «воскресший», через полгода вернулся в полк.

В боях под Паниквой Николай снова был тяжело ранен. Ему ампутировали руку. А когда раненых эвакуировали из госпиталя в тыл, на машины напала банда бандеровцев. Всех раненых перебили. Из штаба полка послали на Савгира вторую похоронку…

Но и на этот раз случилось чудо. Николай остался жив. Их машина успела проскочить невредимой.

Сейчас он живет и работает в Киеве. Доцент кафедры философии в Киевском политехническом институте.

В конце мая в полк из госпиталя вернулся Василий Федорович Симбуховский. В семейном архиве Симбуховских сохранилось его письмо жене:

«27 мая 1944 года… После продолжительных мытарств я снова в своем родном хозяйстве, с боевыми друзьями… При возвращении из госпиталя попал в аварию. Подробности описывать не буду, а результат таков — шофер в тяжелом состоянии со слабыми признаками жизни отправлен в госпиталь, а я с рассеченной правой бровью, ушибом головы и груди был посажен на попутную машину. Рана быстро заживает и не вызывает каких-либо опасений…»

Ну нужно же было такому случиться! Хорошо еще, что полк в это время был на отдыхе.

Конечно, отдых во время войны — понятие относительное. Кроме занятий с пополнением, караульной службы, получения оружия, конского состава всегда еще куча забот. В полку не было ни одного командира, равнодушно относящегося к своим обязанностям. Во всем царил дух соревнования — кто лучше? А для такого соревнования у нас, в коннице, широкое поле деятельности. Возьмем, к примеру, упряжь. Она изнашивается, а без нее хоть пропадай. Для изготовления упряжи нужна кожа. А где ее брать? Ждать, когда из тылов пришлют? Так вот, кожу мы сами выделывали в тылах дивизии. Наши кузнецы в эскадронах и батареях сами ковали подковные гвозди-ух-пали, как их называли, да и подковы делать тоже самим приходилось. Даже деготь для смазки кож гнать ухитрялись.

По возвращении Василия Федоровича в полк состоялся У нас откровенный разговор. Меня привело к командиру желание выяснить, понять наконец-то, почему же он относится ко мне подчеркнуто официально, сухо, сдержанно. В чем дело? Неужели причиной тому — моя должность? Вроде бы я ни разу не дал не только ему, но и другим офицерам повода к недоброжелательному отношению к себе. Полк стал моей родной боевой семьей.

Должен признаться, я любил Симбуховского. Любил за бесстрашие, преданность боевому делу, внимательность, требовательность. Да бог знает еще за что. Порой и не объяснишь, почему одного человека полюбил, а другого нет.

Я зашел в сенцы командирской хаты, постучал в дверь.

— Кто там? Заходите, не заперто.

Я зашел. Василий Федорович сидел за столом, что-то писал.

— A-а, лейтенант, заходи, заходи, гостем будешь.

Помню, я удивился этой первой фразе, произнесенной им с какой-то ранее мне неведомой теплотой в голосе.

— Лебедев, согрей-ка чайку! Или чего-нибудь погорячее, а? — подмигнул мне командир полка. — Хотя вам по службе «горяченького» не положено. Так?

— Да, пожалуй, лучше чайку…

— С чем зашел-то, случилось что?

— Да нет, товарищ майор, просто поговорить хочу.

— Поговорить? Это можно, хотя и осторожно. Но я гляжу, лейтенант, ты — человек! А я, признаться, с давних времен недолюбливаю вашего брата. Есть причина.

— Какая же, Василий Федорович? Неужели должность как клеймо на человеке?

— «Человеке, человеке»… Много ты знаешь. Тебе сколько лет?

— Двадцать два.

— Вот то-то и оно, что двадцать два. Счастливый ты, не коснулась тебя лихая година. И — человек. Это я по случаю с Лебедевым понял, тогда, после ранения. Правильно вы с Ароновым поступили, по-человечески. Мне все доложили. А ведь мог ты его посадить?

— Мог.

— А не посадил. Не засудили. Понял, значит, что у этого чалдона умысла не было.

В тот вечер Василий Федорович рассказал мне много такого о своей жизни, чего я и не предполагал.

Родился Василий Федорович в Красноярске в 1908 году в семье столяра железнодорожных мастерских. Семья была многодетной: четверо мальчишек, четверо девчонок. Мать умерла от крупозного воспаления легких, когда Василию было всего восемь лет. Семейные заботы