Александр Музафаров - Семейные драмы российских монархов Страница 30

Современные российские историки Е.А. Анисимов и К.А. Писаренко рассказывают, что был и ещё один, на первый взгляд фантастический, брачный проект — женитьба Елизаветы на сыне царевича Алексея, царевиче, а затем и императоре Петре II Алексеевиче. Такой брак мог бы объединить первую и вторую семью Петра Великого и заметно снизить внутреннюю напряжённость. Препятствием служило лишь близкое родство возможных супругов, но в Европе существовали прецеденты подобных браков, и это препятствие могло быть устранено. Другое дело, что сторонники потомков несчастного царевича Алексея чувствовали свою силу и не собирались давать потомству «лифлянской портомои» ни малейшего шанса.

В результате Елизавета оказалось удобной кандидатурой для тех сил изнутри и извне страны, которые хотели бы изменить развитие страны в свою пользу. Амбициозная в силу своего происхождения и выдающихся внешних данных, легкомысленная, а потому постоянно нуждающаяся в деньгах, не связанная семейными заботами и детьми, а потому склонная ко всякого рода авантюрам — лучшей кандидатуры для дворцового переворота было не сыскать.

В отечественной популярной и исторической литературе переворот в пользу Елизаветы традиционно рассматривается как восстание русского дворянства и общества в целом против засилия иностранцев («немцев»). Первой этот тезис выдвинула сама Елизавета в качестве одного из оправданий своему поступку, и заметного количества желающих спорить с блистательной императрицей не нашлось.

Однако в реальности всё было не так просто. Во-первых, времена правления Анны Иоанновны отнюдь не были эпохой засилия пресловутых немцев. Более того, число иностранных по происхождению офицеров, чиновников и придворных заметно сократилось. Так, в 1729 году в русской армии служил 71 генерал, из них 41 иностранец (57,7%). К 1738 году из 61 представителя генералитета иноземцами были 31 (50,8%). Ещё разительнее были перемены на флоте: если в мае 1725 года из 12 новоназначенных капитанов кораблей только один был русским, то в 1741 году из 14 капитанов Балтийского флота русских было уже семеро.

Это было результатом целенаправленной политики правительства на постепенное вытеснение иностранных кадров с российской Военной и государственной службы. В 1732 году ставший президентом военной коллегии фельдмаршал Миних отменил позорное для русских офицеров преимущество иностранцев в правах и денежном содержании. Отныне все офицеры русской армии служили на одинаковых условиях и за одинаковое жалованье.

Интересно, что тезис о «засилии иноземцев» в России впервые был выдвинут… шведской пропагандой! Поражение скандинавского королевства в ходе Северной войны 1700–1721 годов болезненно воспринималось гордыми потомками викингов. Мечты о реванше у «русских варваров» занимали заметное место в массовом сознании шведского общества весь XVIII век. Русской армии пришлось ещё трижды (в 1741–1743, 1788–1790 и 1808–1809 годах) принуждать северного соседа к миру, прежде чем тот окончательно отказался от воинственных планов в отношении России.

В 1740 году Швеция, полагая, что правительство регентства в России не пользуется популярностью и не контролирует ситуацию в стране, решилось начать подготовку к войне, которая была объявлена 28 июля 1741 года. Командующий ударной группировкой шведских войск, наступавших на Петербург, велел отпечатать на русском языке следующий текст:

«Я, Карл Эмилий Левенгаупт, граф, объявляю всем и каждому сословию достохвальной русской нации, что королевская шведская армия вступила в русские пределы не для чего иного, как для получения, при помощи Всевышнего, удовлетворения шведской короны за многочисленные неправды ей причинённые иностранными министрами, которые господствовали над Россиею в прежние годы, также потребную для шведов безопасность на будущее время, а вместе с тем, чтобы освободить русский народ от несносного ига и жестокостей, с которыми означенные министры для собственных своих видов притесняли с давнего времени русских подданных, чрез что многие потеряли собственность или лишились жизни от жестоких уголовных наказаний… Намерение шведского короля состоит в том, чтобы избавить достохвальную русскую нацию для её же собственной безопасности от тяжкого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании».

Сходство тезисов шведов и Елизаветы о необходимости спасти страну от засилия иноземцев не случайны. Ещё осенью 1740 года шведский посланник в Петербурге Эрик Матиас фон Нолькен получил указание от своего руководства попытаться расколоть русскую правящую элиту перед военным столкновением. Посол наладил контакт с Елизаветой Петровной, обещая ей всяческую помощь в организации переворота, в том числе и вооружённую. Предполагалось, что неготовые к войне русские войска будут быстро разбиты шведами, в столице поднимется вызванное этим обстоятельством народное возмущение, на волне которого придёт к власти Елизавета. Далее последуют мир и признание со стороны новой государыни всех территориальных претензий победителя, а именно — возвращение всех отторгнутых по Ништадтскому миру земель, а также передача Швеции территории между Ладожским озером и Белым морем.

Встретив заинтересованность со стороны царевны, фон Нолькен не стеснялся в предложениях финансовых и иных услуг, а взамен требовал лишь подписание документа, в котором обозначалось бы согласие Елизаветы на эти условия.

Вот ведь как повернулось дело: царь Пётр в своё время убил собственного сына, ложно обвиняя его в контактах со шведами, клеймя словами позорными, которые и нынешние историки и публицисты порой повторять не брезгуют, а всего через 25 лет его же Петра родная дочь обсуждает с теми же шведами условия своего восхождения на русский престол! И хотя требуемый документ Елизавета так и не подписала, но деньги у шведов брала. А когда шведский посол с началом войны покинул Петербург, его сменил французский коллега — маркиз де ла Шетарди. Помимо желания оказать помощь союзной для Франции Швеции, французские дипломаты имели и свой интерес в этом вопросе. Укрепление на престоле России Брауншвейгской династии означало и дальнейшее укрепление дружественных отношений между Петербургом и Веной, что совсем не устраивало Париж. Всего на поддержку заговора французский МИД израсходовал 22453 ливра.

Надо отдать должное структурам, обеспечивавшим безопасность Российской империи: русские агенты смогли собрать и предоставить властям полную информацию о заговоре и его участниках и предложили нанести целевой удар — арестовать медика царевны француза Лестока, державшего в руках все нити. Однако регент Анна Леопольдовна попыталась разрешить ситуацию другим образом — она пригласила к себе Елизавету и попросила объяснений. Та прибегла к испытанному женскому средству — расплакалась и дала клятвенное обещание хранить верность малолетнему императору и его матери. Психологом Анна Леопольдовна оказалась плохим и этим клятвам и обещаниям поверила. Впрочем, чтобы лишить опоры возможных заговорщиков, 24 ноября было принято решение отправить гвардейские полки из Петербурга в армию фельдмаршала Ласси. Покидать свои уютные тёплые слободы и идти маршем по заснеженным дорогам Карельского перешейка гвардейцам очень не хотелось, и они с радостью откликнулись на призыв «дщери Петровой», которая призвала возвести её на отцовский престол.