Автор неизвестен - ДНЕВНИК АЛИСЫ Страница 30

И теперь они хотят запереть меня в желтый дом; может, там мне и место. Папа сказал, что долго меня там не продержат, что он немедленно начнет ходатайствовать о моем освобождении и о передаче меня хорошему психиатру.

Родители продолжают называть место, куда меня отправляют, реабилитационным центром, но кого они обманывают? Они сами не верят в то, что говорят. Меня посылают в лечебницу для душевнобольных! Не понимаю, как такое может быть. У многих бывают неудачные трипы, и их не запирают в сумасшедший дом. Мне говорят, что мои черви нереальны, и посылают меня в место, которое хуже всех гробов и червей вместе взятых. Не понимаю, почему это со мной происходит. Кажется, я сорвалась в пропасть и продолжаю падать. Пожалуйста, пожалуйста, не дайте им меня забрать! Не дайте им запереть меня вместе с сумасшедшими. Я боюсь их. Пустите меня домой, я хочу к себе в комнату, лечь и уснуть. Господи, пожалуйста!

За мной приехал мой инспектор по делам несовершеннолетних и отвез меня в Государственную психиатрическую больницу. Там меня зарегистрировали, каталогизировали, задали кучу вопросов, только что отпечатки пальцев не сняли. Потом меня отвели в кабинет к психиатру, который со мной немного поговорил, но мне нечего было ему сказать, потому что я не могла даже думать. Единственная мысль, которая билась у меня в мозгу, – это: «Мне страшно, мне страшно, мне страшно».

Затем меня провели по вонючему, мерзкому, темному коридору с облезающей краской на стенах, через запертую дверь, которая тут же захлопнулась за моей спиной. Сердце билось так сильно, что я думала, что оно вот-вот взорвется и разлетится мелкими кусочками по всему коридору. Оно стучало у меня в ушах, и я едва могла переставлять ноги.

Мы прошли по бесконечному темному коридору, и я увидела некоторых пациентов, теперь я знаю, что мне тут не место. Не могу описать, что такое оказаться среди сумасшедших, в их мире. Внутри и снаружи. Я не отсюда, но я здесь. Это просто безумие. Понимаешь, мой друг, мой единственный друг, тут некуда пойти, потому что весь мир безумен.

Ночь длилась вечность. Со мной могло случиться все что угодно, и никто никогда ничего бы не узнал.

К завтраку разбудили в шесть тридцать, я не могла есть, глаза были затуманены, и меня до сих пор била дрожь. Меня отвели в темный длинный холл к металлической двери с маленьким зарешеченным окном. В большом замке лязгнул ключ, и мы оказались по ту сторону. Потом снова лязгнул ключ. Дневные санитары много болтали, но я их едва слышала. Уши заложило, наверное от страха. Затем меня отвели в подростковый реабилитационный центр в двух зданиях отсюда, по пути мы миновали двух сумасшедших, сгребавших граблями листья под присмотром санитара.

В реабилитационном центре было пятьдесят-шестьдесят, а может, семьдесят ребят собирающихся на занятия или что-то в этом роде. Все выглядели вполне нормальными, кроме одной крупной девочки, она была примерно моего возраста, только на восемь или десять дюймов выше и, как минимум, фунтов на пятьдесят тяжелее. Она растянулась под пинбольным автоматом в комнате отдыха с идиотским выражением лица. И еще был мальчик, который все время дергал головой и что-то бессвязно бормотал.

Зазвонил звонок, и все ребята ушли, кроме этих двух придурков. Меня оставили с ними в комнате отдыха. Наконец, пришла большая дама (школьная медсестра) и сказала, что, если я хочу ходить на занятия, мне нужно встретиться с доктором Миллером и подписать соглашение о том, что я готова следовать всем правилам и распорядку центра.

Я сказала, что готова, но доктора Миллера еще не было, и мне пришлось провести остаток утра в комнате отдыха, наблюдая за двумя идиотиками – одна спала, другой дергался.

Наверное, я произвела на них безумное впечатление своим заживающим лицом и стрижкой а-ля лужайка. Все это бесконечное утро звонил звонок, и люди приходили и уходили. На маленьком круглом столике лежала стопка журналов, но я не могла их читать. Мое сознание пролетало тысячи миль в минуту и оказывалось нигде.

В одиннадцать тридцать сестра Мардж показала мне, где столовая. Ребята сновали туда-сюда, и никто из них не казался мне настолько сумасшедшим, чтобы его нужно было запирать. Обед состоял из макарон с сыром, в которые накрошили немного болонской колбасы, из консервированных стручковых бобов и водянистого на вид пудинга. Попытка поесть отняла кучу времени. Я не могла ничего проглотить без спазм в горле.

Многие ребята смеялись и подшучивали друг над другом и даже называли своих учителей, медицинских и социальных работников просто по именам. Да, похоже, всех, кроме врачей. Никто из них не выглядел таким испуганным, как я. Было ли им страшно, когда они сюда только попали? А может, им до сих пор страшно, и они просто делают вид, что это не так? Не понимаю, как тут можно существовать. Хотя, если честно, тут лучше, чем в палате. Тут как в небольшой школе, хотя сама больница невыносима. Вонючие помещения, мрачные люди, запертые зарешеченные двери. Это страшный кошмар, наркотический бред, самое ужасное, что только можно вообразить.

Наконец днем пришел доктор Миллер, и я отправилась к нему. Он сказал, что больница мне не поможет, и персонал не поможет, и учителя и программа, показавшая весьма успешные результаты, не помогут, пока я сама не захочу, чтобы мне помогли. Еще он сказал, что я не смогу решить свою проблему, пока не признаю, что у меня эта проблема есть. Но как это сделать, если у меня ее нет? Я смогу сопротивляться наркотикам, даже если буду утопать в них. Но как убедить остальных? Надеюсь, мама, папа и Тим верят мне, что в последнее время я по собственной воле ничего не принимала? Кажется немыслимым, что и в первый раз в жизни и в последний, когда я попала в сумасшедший дом, я принимала наркотики, не зная об этом. Никто не поверит, что можно быть такой тупой. Я сама с трудом в это верю, хоть и знаю, что это правда.

Да и как я могу признать что-то, когда мне так страшно, что я не могу говорить? Я просто сидела и кивала в кабинете мистера Миллера, не открывая рта. Все равно я не смогла бы ничего сказать.

В два тридцать занятия закончились, и кто-то из ребят пошел играть в мяч, а часть осталась на групповую терапию.

Я увидела то, о чем мне рассказывали мой инспектор и первый доктор. Ребята делились на две группы. В первую группу входят ребята, которые подчиняются правилам и стараются вылечиться. Они пользуются всеми возможными поблажками. Во второй группе штрафники. Они не подчиняются правилам – выходят из себя, ругаются, воруют, занимаются сексом и все такое, и их ограничивают во всем. Надеюсь, тут нет травы. Я знаю, что могу от нее отказаться, но не уверена, что и правда не сойду с ума, если добавится еще одна проблема. Может, доктора знают, что делают, но мне так одиноко и страшно. Кажется, я на самом деле схожу сума.