Голова дракона - Мануил Григорьевич Семёнов Страница 30

серые со свинцовым отливом и навыкате. Такими глазами бытописатели прошлого любили наделять сибирских исправников. А поскольку исправников сейчас нет, то было очень трудно определить, кому же могли принадлежать эти глаза в наши дни. В самом деле: что это был за человек, чем он занимался? Рыл в горах золото, валил наземь даурскую лиственницу или дробил строительный камень в карьерах? Его крепкая фигура говорила за то, что любое из этих занятий ему по плечу. А может, туманными ночами выходил один он на дорогу и  ш а л и л  кистенем?

Я пригляделся к его синтетической куртке — не оттягивается ли она где-нибудь вниз под тяжестью тайного оружия? И точно: правый карман оттопыривался и отвисал.

В этот момент полевая «Ромашка» высунулась из двери домика и внезапно потеплевшим голосом (наверное, ей все-таки удалось вступить в контакт с «Жасмином») спросила:

— Куда тут пассажир запропастился, почему не беспокоится о билете?

Я последовал за ней и купил билет. А вскоре в небе над аэродромом застрекотал самолет. Судя по порхающему стрекозиному полету, это был либо знаменитый «кукурузник», либо его ближайший родственник. Пробежав по травяному полю, самолетик остановился рядом с нами, будто уткнулся в домик, и из него вышли люди: пилот, штурман, две женщины и бледнолицый паренек лет двадцати. Его бил озноб — не то продрог в полете, не то с непривычки натерпелся страху.

Странный тот тип, появление которого на аэродроме я так подробно описал, внимательно пригляделся к бледнолицему юному пассажиру и сказал ему:

— А ну-ка, парень, пойдем со мной.

И они скрылись за углом. До меня доносились их глухие голоса, однако слов разобрать было нельзя. Сообщника вербует, подумал я о лупоглазом. И тут мною по-настоящему овладела тревога. Надо было что-то предпринимать! Но что предпримешь, если один работник Аэрофлота, как видно, окончательно погряз в дискуссии о горьких напитках, а у другой на уме одни благоухающие жасмины и гордые нарциссы? В такой обстановке приходилось рассчитывать лишь на свои собственные силы.

Между тем на поле появились пилот и штурман и пригласили всех в самолет. Мы поднялись по шаткой стремянке и устроились на железных скамьях, установленных по обоим бортам. Странный пассажир уселся на краешке скамьи, у самой двери, а бледнолицый юноша напротив. Кстати, озноб у него прошел и лицо даже порозовело. С чего бы это?

Прежде чем взять курс на Читу, наш самолет должен был сделать еще одну посадку. И мне предстояло решить, когда злоумышленник приступит к активным действиям: на этом коротком отрезке пути или во время основного, длительного полета? А он-то наверняка  з н а л  это. Сидел со скучающим видом и беспечно поглядывал на землю через иллюминатор. Между прочим, его правый карман больше не оттопыривался: успел злодей куда-то перепрятать оружие насилия.

Тем временем самолет легко, по-стрекозиному опустился на такой же травяной аэродром и столь же легко вспорхнул. И только в воздухе я впервые до конца осознал весь ужас положения: пассажиры, в том числе и окончательно порозовевший юноша, сошли, а мы остались вдвоем. Если не считать укрывшихся в пилотской кабине летчика и штурмана.

Псевдозолотоискатель, мнимый лесоруб и лжекаменотес теперь расположился на скамье вольготно и по временам бросал на меня насмешливо-изучающий взгляд исправничьих оловянных глаз. Оценивает мою способность к сопротивлению, решил я. Но могу ли я действительно оказать его? Судорожно роясь в памяти, я желал восстановить какой-нибудь яркий эпизод своей жизни, хотя бы в далекой молодости. Где я, собрав в комок все физические и духовные силы, отбивал нападение дерзкого противника и повергал в прах… Увы! Услужливая память наотрез отказалась подсказать что-нибудь героическое — видно, таким уж незавидным воякой я уродился. Однако нельзя было подавать виду, что он мне страшен. С напускным равнодушием я порылся в портфеле, достал журнал и углубился в чтение. В салоне воцарилась напряженная тишина, прерываемая лишь натужным завыванием мотора.

Мне попалась статья как раз к случаю — о борьбе с угонами самолетов в международном аспекте и о возникающих при этом трудностях из-за различий в законодательствах разных стран и отсутствия единого подхода к возникшей проблеме. Следить за развитием авторской мысли стоило немалого труда: мешала параллельно работающая с неизмеримо большей интенсивностью моя собственная мысль, рожденная критическими обстоятельствами.

Я нисколько не сомневался, что судьба свела меня лицом к лицу с угонщиком. Но в чьих интересах он действовал? И, захватив самолет, куда погонит его: в Турцию, на Тайвань или на территорию арабских эмиратов? Какой назначит за меня выкуп и сможет ли моя редакция выплатить его, хватит ли грошей, как любит говорить наш бухгалтер Алексей Николаевич Васильев?

Вдруг в салоне запахло дымом. «Н а ч а л о с ь», — молнией пронеслось у меня в мозгу. Я оторвался от журнала и увидел угонщика с сигаретой во рту.

— Курить нельзя! — воскликнул я, стараясь перекричать шум мотора.

Но тот, едва глянув на меня, пренебрежительно махнул рукой. Поскольку, дескать, на карту поставлена жизнь, то стоит ли считаться с такими мелочами, как нарушение полетного режима? Значит, преступник уже отбросил все условности и окончательно  з а к у с и л  у д и л а!

Что делать? А если попытаться вот сейчас, в последнюю минуту, повлиять на отчаявшегося человека, отвлечь от преступного замысла? Надо заставить его читать!

Я вновь склонился над своим портфелем и, достав какую-то книжку, сунул ее в руку угонщика. Тот удивленно глянул на меня, но книгу все же взял.

Натужно завывал мотор, внизу под нами одна заросшая кедрачом и лиственницей сопка сменялась другой, самолет тянул и тянул прежним курсом. Прошло, наверное, с полчаса, и я почувствовал, как климат в салоне самолета заметно переменился. Будто все отрицательно заряженные частицы куда-то исчезли, уступив место положительным ионам и протонам. Я поглядел на своего спутника и на этот раз не заметил в нем ничего зловещего. Он сгорбился над книжкой, приблизив ее почти вплотную к глазам, сигарета в его руке давно погасла, и он забыл о ней. И представьте себе: странный пассажир  с м е я л с я. Давясь и отфыркиваясь, как смеется в классе украдкой школяр над чем-нибудь забавным, известным только ему одному. Оцепенение и напряженность вдруг слетели с меня: согласитесь, что смеющийся противник может считаться наполовину побежденным.

Впрочем, о полной победе говорить было рано. Мои ручные часы показывали, что до Читы осталось лететь не меньше сорока минут. За такой срок можно не спеша повязать всех пассажиров и подчинить своей воле экипаж. Тем паче, что в нашем случае пассажиров было не так уж много, а летный состав, забаррикадировавшись за обитой железом дверью, не подавал никаких признаков жизни.

Прикрываясь журналом, я украдкой глянул